нобелиата. Слава перед их приходом сочинил несколько хокку, в том числе:
Саке для друга купил.
Поговорим под столом
О Чеславе Милоше.
Я хотела сказать: не надо этого — все слова сбываются. Но знаю, как мужчины не любят возражений, и промолчала. А зря! Один молодой прозаик так приударил по коньяку, что уже не мог согласовать слово “танку” (японское).
— Называй бронетранспортером, — сказал мой муж.
— Все, все, поздно, пора спать! — воскликнула я.
Учитель литературы один раз стремительно вошел в класс и сразу перевернул первую парту — ученицы полетели на пол, сверкая бельем розовым. Он выкрикнул: “Вот так Октябрьская революция все перевернула в сознании Блока!”
Это было в советское время. А теперь я думаю, что такая сценка уместнее была бы в наше время. Ведь революция на самом деле демонически довершила процесс очерствения души, и Блок написал “Двенадцать”...
Нет, и в наше время такое переворачивание парт — не по мне. Учениц жалко.
Уныние — путь к слабоумию
Хокку, 1990 г.
Пушкин говорил: каждый должен выглядеть на свой возраст. Правда, мои дочери возражают: он не дожил до твоих лет, мама — не известно, что бы он тогда сказал...
А может, и хорошо, что не дожил?
А то вот Толстой в старости выступил против Христа! А Маркес написал роман, где героине 14, когда герою — аж 90 лет!
Одна пермская писательница, выйдя на пенсию, сошла с ума и уверяет, что все повести Юрия Полякова написала она — посылала их в редакцию журнала “Юность”, а там...
— Слушай, а где бы ты взяла материал для “Ста дней до приказа”? — спрашиваю я.
— Ну, я же журналистка — с кем только не встречалась!
Но с другой стороны, Бунин вот ближе к старости преобразился! Был скуповат, а когда получил нобелевку, то помогал больным незнакомым людям и умер в нищете (за что награжден райскими кущами, я верю).
Все не так просто.
Я родилась в 1947-м и ненавидела старпербюро (Политбюро). Мой отец — из раскулаченных, и он сумел как-то мне передать нелюбовь к советской власти.
Затем случилось вот что: мне в юности нагадали по руке, что я рано угасну умом (линия жизни у меня длинная, а линия ума — короткая). И я с тех пор начала бояться собственной старости.
Но — как известно — нет другого способа продлить жизнь. И вот я сама оказалась в возрасте 57 лет, когда нужны уже очки, но их забываешь положить в сумочку, а подняться на 4 наш этаж без лифта лишний раз уже трудно, и я на полном серьезе обсуждаю с мужем вопрос: если хранить запасные очки в дупле нашего вяза под окном... Лучше в сумочке, говорит он. В сумочке — да, но из нее я их достаю на почте, в сберкассе и там забываю...
Конечно, это еще не тот возраст, о котором мне все время рассказывает приятельница, которая сейчас социальный работник. Ее задевяностолетний клиент на днях вручил ей... медаль своей покойной жены.
— Но медаль за труд во время войны, а я родилась после войны! — возразила она.
— Я попрошу врача, чтоб он поставил у главврача круглую печать, и медаль будет действительна. (Для него высший авторитет — круглая печать главврача.)
Недавно у меня под левым глазом появились (в поле зрения) черные крапинки, похожие на мушек — иногда из них составляется единица. Я говорю себе: ничего, еще круглая печать главврача — не высший авторитет для тебя, Ниночка, успокойся, не нервничай!
И у соседки-старушки все пианино в фотографиях котят. Там фотографий сто, наверное. А у меня — не в фотографиях.
А мама подруги (ей 97) вообще спрашивает у дочери каждый день: “Вы здесь кем работаете?”
Но вот я чихнула — нога заболела! Утром сладко потянулась — камень из почки пошел! Это уже причуды старости — в молодости такого не бывает никогда.
Купила в магазине килограмм колбасы и забыла его там, на прилавке. Но про колбасу ведь забыла, а не про совесть. Это так муж меня утешает. Он вообще хорошо меня утешает. Говорит, что нытье — прямая дорога к слабоумию.
Когда я не могу что-то найти в рукописях, муж восклицает: “Опять наш секретарь запаздывает!”
