В молодости мы играли в то, что бонна заболела, в старости — в то, что секретарь опаздывает...
Пол вымыть с каждым разом все труднее. Я говорю мужу:
— Пока могу, мою, а когда не буду мочь...
— Тогда у нас будут деньги нанять.
Ну откуда такой глупый оптимизм? С чего это будут деньги!
А между глупым оптимизмом и мудрым пессимизмом ты что выберешь, Нина?
О, да, я выбираю глупый оптимизм!
Да Боже мой! Ведь не одни минусы у возраста! Ума-то побольше стало все-таки. И уже понимаешь, что обэриуты не ах. И что юмор черный не подарок. И разве раньше я могла написать то, что могу сейчас! Значит, годы прошли не зря, старость нужна.
Нашему поколению вообще легче быть пожилым — все адреса в электронной почте, их нельзя написать неправильно — нажал кнопку, и все! Адрес сам написался.
И больше времени на общение с друзьями — в старости!
Моя мудрая мама (она с 28 года) не ходит в гости к тем подругам, которые все время делают ремонт. Дорвались, что все есть, и вот клеят одни потолки, потом... делают навесные — практически без перерыва. И зовут маму на 5 минут — похвастаться, чтоб новенькое что-то клеить-навешивать... Мама говорит: живем один раз, надо наговориться, а они клеят-навешивают...
А терпимость! Она появилась-то у меня только недавно. Раньше я вообще не умела выносить соседей- алкоголиков, которые всю ночь на кухне что-то сжигают (включат газ под кастрюлей и тут же засыпают), а теперь что — вызываю пожарных, а потом спокойно молюсь и благодарю Бога за то, что все живы...
И вот что: с годами я все сильнее ощущаю за плечами присутствие Ангела-Хранителя!
Внук (3 лет) так любит деда, что сказал:
— Снегурочка была красивая, как дедушка Слава.
А ведь внуки могут быть только в старости.
Тем более правнуки.
И пра-пра...
Так что и у задевяностолетних — все впереди!
Вот только купим сто первую фотографию котенка и поставим круглую печать главврача!
9 августа 2005 г.
Театральный рассказ
Воскресенье.
Я собираю чемодан. Муж на кухне. Дети в детской.
— Мама! А Света выпила воду из-под красок! Я рисовал-рисовал, а она выпила!..
— Не плачь, она же маленькая. Ну-ка, что у тебя вышло?
— Вот, это грустный волк, это папа на костылях.
— Почему на костылях?
— Потому что интересно. Нальешь мне еще воды?
— Иди к папе, я уже одной ногой здесь, а другой там.
Надеваю пальто.
— Мама, купи мне в Москве что-нибудь!
— И мне — куклу.
— А мне или танк, или жвачку.
Муж выходит поцеловать меня, на ходу пробуя кашу из ложки.
— Повесть, тьфу, пьесу — взяла?
— Может, уж не ехать? Бог с ней, с пьесой.
— Сколько у тебя экземпляров? Пять? На этой литовской папиросной бумаге? Ну и хорошо. С Королевым там не особенно...
— Мама, а Королев — король?
— Нет, просто мой друг. Дети! Слушайте папу, и ты, Света, дай мне помаду, где ты ее нашла? Ох, уже успела — съела! Я хотела губы накрасить, я ведь тоже человек!
— Не человек! — она притопывает ногой.
— А кто?
— Мама.
И она в общем права. Но все-таки через час я чувствую себя почти человеком: сижу в самолетном кресле, под языком таблетка аэрона, в руках наготове кулечек. Соседка ведет захватывающий разговор о
