И зачем ему Лена, если в запасе памяти – цветущая яблоня на даче: вся белая и гудит! Это пчелы: в каждом цветке по пчеле, и идет работа. А ведь у них нет никакой личной жизни, но работают, и еще как! Равняйся на пчел, и так можно терпеть.
– Только раз бывает в жизни встреча, – затянул он.
– Эх раз, еще раз! – пыталась перебить его Лена.
Но все-таки она поняла, что ей не втиснуться в душу Михалыча, и мстительно заявила:
– Вчера слышала по телевидению: от икоты поцелуй помогает!
Вдруг Михалыч икнул. А Лена почувствовала, что… не хочет ему помогать. Одно дело – мужик в телевизоре, ему чем угодно хочется помочь, а другое – сидит по эту сторону экрана, подвыпил и мучается. А вдруг он это делает, чтобы…
Дальше все произошло мгновенно: звонок, сквозняк, и человек в коридоре с сумкой на плече: “Вам привет от доктора Бранда!” Потом вспомнились только ярко-красные губы и какая-то подземная бледность. Этот длинный человек заструился, приподнялся над полом, снова вскричал:
– Системный массажер! Лечит – ну все! В расцвете лет – проблемы вдруг, но тут как тут Академия наук…
– А дорого?
– Всего тысяча двести рублей… Вот смотрите: я вставляю батарейки, их ресурс – на весь курс. Теперь подставьте руку! – послал он властный пасс и волшебной клешней массажера прикоснулся сначала к женскому, а затем к мужскому запястью.
И чудо-клешня стала посылать щекочущую дрожь. Они захохотали враз от этой техногенной ворожбы – и муж, и жена… очнулись только тогда, когда массажер не работал, а торговец окончательно развеялся, предварительно побряцав ему одному видимыми орденами – “За поучение лохов”.
О, тысяча двести! На них сколько же можно было купить! И заусенцы по одной стороне клешни простодушно говорили, что прибор даже не китайский, а изготовлен в подвале соседнего дома.
– Он с сумкой? – спросила Лена, хватая пальто.
Михалыч выскочил вместе с ней. Разговоры – это вдох! А дальше нужен выдох – задвигаться, воспылать, полететь, восстановить справедливость!!! Они помчались вниз по раздолбанной лестнице, которая пыталась образумить бегущих и старалась подвихнуть их лодыжки. Надписи проносились снизу вверх: “Петька – лох, объелся блох, подавился и подох”.
– Выбегаем из подъезда: вы – направо, я – налево!
– Лена, одна вы с ним не справитесь!
Выскочив из подъезда, с его творческими миазмами, сразу увидели зыбкую фигуру в перспективе сходящихся домов. Молча, по-волчьи, они бросились вдогонку. А он, сделав вид, что это не он, быстро спросил: “Где здесь пятый подъезд?”
– Возле четвертого, – тяжело дыша, ответил Михалыч.
Молодой дистрибьютер увидел, что этот мужик похож на мафиози средней руки, и никуда не побежал, а только заблеял: “У меня мама больна!”
– Но ты-то сам ПОКА еще здоров, – со значением сказал ему Михалыч. – Давай деньги! А твой чудо- массажер мы тебе вернем.
Отдав деньги, офеня двадцать первого века пошел за Леной и Михалычем как на веревочке.
Дальше наступил торжественный момент, похожий на картину Веласкеса “Сдача Бреды”: Михалыч величественно вручил хозяевам тысячу двести, они по-королевски брезгливо возвратили флибустьеру уральских просторов безжизненную черную клешню.
Огрызки эстетического чувства подсказали “истребьютеру”, как завершить ситуацию. Неизвестно откуда налившись силою, он промолвил сочными губами с видом богатого, щедрого родственника:
– Я к вам еще зайду. Попозже, – и исчез в теле Руси.
А Лена! Она стояла перед всеми, благоухая своими усилиями, и реки волос – что с ними сталось! Словно они пережили поворот рек.
После этого, само собой, выпили-крякнули.
– Есаул, саблю! – Михалыч боднул воздух лысой гофрированной головой.
Лена посмотрела на него с напряжением.
– Мы не алкоголики, хоть и выпиваем, – объяснил ей Михалыч.
– И не троцкисты, хоть и за справедливость, – подхватили хозяева.
Гоша – тогда еще не троцкист – защищал диплом о Нашем всём. И сказал вместо “Александр Сергеевич Пушкин” – “Александр Петрович”. Все! Оппонент кулем брякнулся на стол в судорогах смеха. Зал ученых людей начинал смеяться каждый раз, когда звучало “Александр”…
После этого Гоша твердо решил: он не будет Епиходовым, за счет которого все чувствуют себя полноценными.
Он почти незаметно отчалил от литературоведения: поступил в аспирантуру по педагогике, съездил в Бостонский университет по обмену, написал повесть об этом и опубликовал ее в журнале “Парма”. Никто не отреагировал.
Тогда Гоша организовал свое издательство, и даже в мэрии кое-кто с заведомым теплом отнесся к новой фирме. Но надо было пару раз ритуально ударить челом то ли в направлении Госимущества, то ли… В общем, издательства у него уже нет, а есть работа в типографии, и платят неплохо.
