Но тут неожиданно появилась четверка 'Ньюпоров'. Триплан 'Ньюпор', с пулеметом, стрелявшим поверх винта, скорость всего 150–160 км/ч, слышали, небось? Ему место было – в музее. Первой мировой войны… Правда, эти 'Ньюпоры' были поновее, конца двадцатых годов, 'Ньюпор-52' называется, но все равно – старье и хлам! Однако летчики на нем сражались, и благодаря беспредельному мужеству одерживали победы. Так вот. Отбили 'Ньюпоры' нападение на наших бомберов. Сели – глядь! А из 'Ньюпоров' лезут Копец и Ковалевский, еще чех и серб какой-то. Ну, да… Тот самый Копец, командующий авиацией Белорусского особого военного округа, который застрелился в своем кабинете на второй день войны… А на самолеты-то было страшно смотреть – сплошное решето, настолько они были повреждены. Вот, так-то. На 'Ньюпорах', х-ха! — капитан Рыбкин недоуменно покачал головой, как бы и сам не верил в им же сказанное.
— Еще! Еще, товарищ капитан! — просительно загалдели цыплята.
— Еще? Было и еще… Наши летчики, приехавшие в Испанию, конечно, были хорошими летчиками. Все же отбирали их особо. Все отличники боевой подготовки, все хорошо пилотировали и метко стреляли. Считались у себя в частях мастерами воздушного боя! Во как! А в Испании… Чего, казалось бы, проще – попал на фронт и проявляй свое умение. Однако на войне дело обстояло совсем не так…
— Фронтовая обстановка ставит перед летчиком новые вопросы и ответ требует немедленно, пока ты еще жив. А не ответишь – то и жив не будешь… Прежде всего, речь идет о тактике. В учебных боях в своих полках мы ведь 'сражались' со своими же товарищами, на однотипной технике с одинаковыми летными характеристиками. Ну – вираж, там, набор высоты в боевом развороте… Наши 'противники' и мы вели учебные бои по единой тактической схеме. Верх часто одерживает более сильный, но не более грамотный, умело использующий недостатки противника.
А во фронтовой обстановке тактику соперника еще надо разгадать. При любом превосходстве сил нельзя считать врага ни слабее, ни глупее себя. В самой схватке будет поздно исправлять собственные ошибки. За них придется расплачиваться кровью, а то и самой жизнью.
Рыбкин помолчал и продолжил.
— Воздушный бой – творчество летчика, соединенное с отработанными навыками. И его выигрывает тот, кто в совершенстве владеет техникой пилотирования, машиной, чувствует ее и работает вместе с ней воедино. В бою ситуация меняется за доли секунды, а решение из доброй сотни вариантов нужно принять всего лишь и мгновенно…
— И вот все мы – и Паша Рычагов, и Анатолий Серов, и комэск Гусев, да все! — махнул рукой Рыбкин, — тут и стали 'теоретиками воздушного боя'! А как же! Жить захочешь – не только теоретиком, академиком станешь!
— Вы думаете, 'эшелонированное' построение наших истребителей в воздухе, это сейчас придумали? Да нет. Там еще, в Испании мы это делали… Как и строй пары там опробовали и приняли на вооружение. Как и обязательный 'захват' высоты…
— Так вот, Паша Рычагов первым и начал бороться за высоту. Тут дело все в том, что у И-16 была лучшая энерговооруженность. Наши победили в соревновании тактико-технических характеристик самолетов: высоту 5000 метров итальянский 'фиат' набирал за 10 минут, немецкий 'хейнкель' за 8, а 'И-16' – всего за 6 минут. Избыток мощности обеспечивал 'Москас', как называли испанцы наши истребители, еще и контроль дистанции в бою – летчик мог быстро сблизиться с противником, отстреляться, а потом и оторваться от него после атаки. В конечном итоге достоинства техники позволили нам высоту выиграть. А кто захватил высоту, тот… что товарищи?
— Диктует противнику свою волю, товарищ капитан! — почти, что хором заорали слушатели.
— Точно! Но тут на стороне мятежников появились немцы на 'Мессершмиттах'. А они превосходили наши 'И-15' и 'И-16' в основных компонентах, относящихся к бою: в скорости, скороподъемности и мощности огня. Немцы определили и новую тактическую схему, которой жестко придерживались в групповых воздушных боях.
Во-первых – обязательное начальное преимущество в высоте. Не будет высоты – немец в бой не полезет.
Второе. Все атаки только сверху, с последующим занятием исходного положения на высоте – серия вертикальных маневров…
Вот, значит, откуда у немецкой тактики ноги растут! Консерваторы, однако! Раз выработали – от правила ни шагу. Мы-то погибче будем…
— …Третье – стрельба с больших дистанций, превышающих дальность эффективной стрельбы с наших истребителей.
В-четвертых – самое для них характерное, для стервятников. Стремление 'подбирать' одиночек – подбитых и раненых летчиков, оторвавшихся от строя и вышедших из боевого порядка после первой их атаки сверху вниз. В продолжительный маневренный бой 'мессершмитты' не ввязывались, ибо преимущества во времени и радиусе виража было у нас.
Вот посмотрели мы, прикинули… анализ ситуации показывал, что воевать по-старому уже нельзя. И сразу же после первых схваток с 'мессершмиттами', командиры эскадрилий Девотченко, Гусев, Еременко выработали новые тактические приемы, два из которых и дали положительные результаты…
В каждой эскадрилье выделялось две пары наиболее подготовленных и физически крепких летчиков. Они занимали место на 1000–1200 метров выше общего боевого порядка и несколько сзади. Обязательное условие: быть еще выше противника в исходном положении, первым обнаружить его, в завязавшемся бою сковать 'мессершмиттов' в маневре, предотвратить атаки сверху за счет сохранения постоянной огневой поддержки в паре. 'Высотная' группа получила у нас название 'чистильщиков', в нее включались настоящие асы. Тяжело там было летать, в этой группе…
— Но – справлялись, знаете ли! — Рыбкин улыбнулся. — Те мессера были, конечно, поскоростнее наших 'ишачков', но не так уж и критично. Можно было его в бою поймать. А маневренность была лучше у нас. Оружие примерно равное. Так что, давали мы им прикурить! Тыкали их носом в землю! Не последнее место занимал и психологический фактор – учет морального состояния противника. Как тогда нам говорил командир эскадрильи Платон Смеляков, пилоты 'Мессершмиттов', при хорошей слетанности и уверенном пилотаже, не забывают, что под ними чужая, испанская земля, и погибать им здесь совсем ни к чему. А итальянцы еще меньше немцев шли на риск. Чаще всего их приходилось вынуждать на бой, в меньшинстве или на невыгодных условиях они в драку никогда не лезли!
— А вот, если эти 'рыцари неба' тебя поймают – подбитого, да раненого… — Рыбкин посуровел. — В одном из боев под Мадридом был сбит командир отряда Володя Бочаров. И никто, главное, не заметил – прыгнул он или нет? Разбился или сел…
Несколько дней мы ничего не знали о его судьбе. Искали его испанские товарищи, конечно, но…
Но потом над Мадридом с самолета фашистов на парашюте был сброшен ящик, в котором находился труп разрубленного на куски человека, завернутого в окровавленную простыню. В записке написано на русском языке, что так будет с каждым захваченным коммунистом. Саша Александров откинул простыню, посмотрел, и сказал: 'А вот и Володя…' Это был Бочаров. Вот так-то, ребята…
Я помнил об этом из тех книг, которые читал в юности. А теперь вот удалось услышать об этом варварстве от участника события и непосредственного свидетеля.[6]
Представляете себе этих 'общечеловеков'? Высококультурных европейцев, 'офицеров и джентльменов', истинных католиков и верных сынов церкви, рыцарей 'Антикоминтерновского пакта', крестоносцев, выступивших на бой с нечестивыми варварами, с хеканьем рубящих мясницкими топорами 'грязную русскую свинью'? Вот и я о том же…
Да что я, я простой барон. Тут бы и сам Тур загнал бы врагу пулю в лоб, или сжег бы в пепел, но рубить топором мертвого врага не стал бы… Получается – дикари мы, русские. Тянуться нам за просвещенным Западом и тянуться. Погодите, суки, скоро дотянемся… До самого горла… Когда в Берлин войдем.
Я встал и громко сказал: 'Занятие закончено! После перерыва поговорим про стрельбу в воздухе. Перекур!'
