Ага! Принятие присяги… Ну-ка, ну-ка… Чтобы не мешать людям, я сбавил шаг и стал красться по стеночке.
Раздались громкие команды, ударил оркестр, и к столу вышел первый новобранец. Ишь ты! Где они только автоматы взяли? У нас в полку технари все больше с винтовками бегали… До меня донеслись слова Присяги:
—
Над аэродромом радостно вздохнул порыв ветра и развернул тяжелые складки боевого Знамени. Оно колыхнулось, вспыхнуло багрянцем в солнечном луче, знаменосец напряг руку, стяг ударил тяжелым хлопком, как бы одобряя слова клятвы…
Да… когда-то и я произнес эти слова. Точнее – еще произнесу… Принимаю Присягу и торжественно клянусь… Не щадя своей крови и самой жизни…
Ни Виктор Туровцев не щадил, ни я… Так и надо. Война… Почему-то, вдруг, вспомнился другой текст. Искал что-то в Интернете, и случайно бросилось в глаза…
Текст присяги новой демократической России. 'Демократический', скажем так, текст… Признаться, я тогда не то, чтобы ошалел, нет… Задумался я… Текст присяги звучал так:
Я………., торжественно присягаю на верность своему Отечеству, Российской Федерации.
Верность своему Отечеству, все хорошо, все правильно….
Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников.
Тоже нужное дело…
Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество.
А вот тут я споткнулся… Не пойму я что-то… Неправильность какая-то… царапнуло меня что-то. А ну-ка, еще раз. А-а… вот оно что… Народ и Отечество на последнем месте, значит… Первым делом надо защищать конституционный строй, значит! Ну, да… Этот самый конституционный строй ребята строили, строили, под себя, под свою власть ладили-мастырили, сколько народа угробили, страну поделили и разворовали, наделы себе барские нарезали… Действительно, что же еще защищать, как ни этот самый строй! Их строй… Кто покусится на святое – враз по башке! 'Гремя огнем, сверкая блеском стали!'
А народ и Отечество – да куда они денутся, если этот самый конституционный строй будет крепок и нерушим! Перебьются как-нибудь эти самые народ и Отечество! Не до них сейчас. Все на защиту конституционного строя, господа!
Мне враз поплохело. Поднялась злость и жёлчь. Э-эх, врезать бы кому в морду! Да не найдешь сейчас тех, кто заложил эту страшную мину с замедленным взрывателем под мою страну, под мой народ. Сейчас они все в полувоенных френчах и галифе, с партбилетами… в Ашхабаде Родину защищают! Как говорится – мы же вам не мешали на танках всю войну кататься, что вы к моей 'Победе' привязались? Что, на складе 'Победу' не заработаешь? А где вы танк купили, я вас спрашиваю? Тьфу!
Хмурый и злой я зашел к командиру полка.
— Ты чего такой злой, майор? — удивился полкан. — Вроде все в порядке у тебя? Или я чего не знаю?
— Надоело Степан Федорович на твоих хлебах ошиваться. На фронт нам пора! На фронт!
— Ну, так тебя никто, кажется, и не держит! Поднимай своих драчливых птенцов – и фьюи-и-ить!
— Да… прав ты. Именно – и 'фьюи-и-ить!' Пора, давно пора… Ничего, осталось дней десять, а то и меньше… Скоро все наши истребители закончат производством, облетаем, постреляем, и – вперед! Ты нам запланируй ероплан какой – мешок на стрельбах потаскать?
— Надо – сделаем! Ты не грусти, Виктор Михалыч, не грусти! Заездил ты сам себя. Сядь, успокойся… Коньячка хочешь?
— А давай! По последней…
— Ты так, Виктор, не шути! Нельзя так говорить! Ишь, ты! У нас, в авиации – и такие слова! Даже думать так не моги! Понял?
— Да я имел в виду, что пора и мне на тренировочные полеты, пить надо прекращать, в воздух мне надо…
— Вот и лети себе… в воздух! А слово 'последний' – забудь! Последний у нас путь будет… До холмика и троекратного залпа… А пока живи и говори – 'крайний', понял?
— Да понял я, понял! Наливай, давай, Степан Федорович! Сам меня сагитировал, а сам конячишку-то и жмет! Ну, будем жить!
— Будем, обязательно будем!
Наконец, после обеда, дали 'добро' на полеты. Аэродром басовито загудел в привычном ритме работы. Комполка выделил нам двух своих летчиков, которые будут изображать самолеты противника. Два истребителя пошли на взлет. Вокруг наших третьяков, оборудованных кинофотопулеметами, 'звеньевые' размахивали руками, как-будто дирижировали большим симфоническим оркестром. 'Чекисты' и 'бандиты', молча кивая головами, слушали последние наставления Извольского и Кузьмичева.
Взлет! В воздух пошла и наша пара. Учебные стрельбы начались.
Конвейер стрельб был отлажен до мелочей. Как только наш третьяк садился, к нему тут же бежали специалисты из фотолаборатории полка, быстренько снимали отработанную фотопленку и с топотом неслись в лабораторию. Оттуда, размахивая еще влажными фотографиями, на старт неслись наши посыльные. Летчики окружали своих 'звеньевых', и внимательно изучали свои промахи и победы. Особо удачные фотографии с шутливыми поясняющими надписями вывешивались на стенд для 'Боевых листков'. Дело пошло, и надо сказать – пошло неплохо!
Я тоже загорелся и, к вечеру, когда коньяк уже выдохся, решил слетать и стрельнуть и сам.
Небо… Только тут немного успокоилась ноющая душа. Истребитель, послушный моей воле, купался в бескрайней сини неба. Разворот, поиск… Вот он… резкий боевой разворот – высота захвачена. Переворот, сближение… Так, 'пузом' вверх, с перевернутого положения я и начал стрелять. Еще заход… упреждение… пора – 'Огонь!' Еще… еще… Достаточно.
— Я – Дед, работу закончил. Спасибо.
Пока я разоблачался, сдавал парашют и искал свою фуражку, с конским топотом прибежал посыльный.
— Ну-ка, ну-ка… посмотрим… — капитан Извольский начал перебирать фотографии. — Ничего, командир, на твердую 'четверочку'.
Я начал багроветь. Громкий, добродушный смех заставил меня выпустить набранный было воздух. Разыграли, черти…
— А ну, Кир, дай-ка сюда…
Ничего… На 'четверочку' или 'пятерочку' сейчас не важно… Главное – пять заходов на цель, и пять раз самолет противника условно поражен. Скорее всего, в реальном бою он был бы сбит.
— Вот так-то, пернатые! Учитесь, как стрелять нужно!
— Давайте, ребята, вешайте на стенд – наглядное пособие – 'Смерть немецким оккупантам!' – это
