Я потер руки. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Лёд тронулся! 'Летя-я-т перелетные птицы'! Летят на фронт!
— Начштаба ко мне! — гаркнул я в приоткрытую дверь. Пора делами заниматься. А их столько – у-у-у! Впору за голову хвататься!
— Разреши, командир? — в дверях появился Рыбкин.
— Заходи-заходи! Сейчас я тебя радовать буду! Мы вылетаем на фронт!
— Ну, наконец-то! — обрадовался Рыбкин. — Давно пора! Что делать будем?
— Садись. Доставай свой кондуит. Пиши!
И понеслось…
И это радует!
Глава 14
— И последнее, Федор Тимофеевич, — я постучал карандашом по карте, — место базирования… Оно еще не определено. Пока приказано сесть прямо в Ленинграде, на аэродром корпуса ПВО. Прибудем и получим задачу непосредственно на месте, от командования 13 воздушной армии. Генерал-лейтенант Рыбальченко попросил нас на усиление, он нам задачу и поставит… Может, еще что-нибудь еще и командующий ВВС флота генерал-лейтенант Самохин подбросит…[9] Отказываться мы не будем. Наоборот – воспримем с благодарностью.
— А в целом ситуёвина такая… Как ты знаешь, в результате операции 'Искра', в январе 1943 года наши прорвали блокаду, и Ленинград сейчас имеет связь с Большой землей через узкую полоску берега южнее Ладожского озера. Там смогли быстро бросить железнодорожный путь. Ленинградцы его 'Дорогой Победы' называют… Это сразу сказалось на положении города и людей – стало немного полегче, подвоз продовольствия и других грузов заметно возрос. Но гитлеровцы по-прежнему стоят у стен города. Они стремятся любой ценой удержать Ленинград в тисках блокады, сохранить контроль над акваторией Финского залива и Балтийского моря, чтобы предотвратить выход Финляндии из войны. Ну, это уже высокая политика, задачи стратегического плана. У нас задачи скромнее.
— Так вот… Сейчас продолжает действовать 'Дорога жизни', да-да… Трасса по Ладоге работает, ходят суда, доставляют грузы. И транспортная авиация летает – туда груз, обратно – людей вывозят. Про 'Дорогу Победы' я тебе уже сказал. А вот, знаешь ли ты, Федор Тимофеевич, что есть еще одна, малая, так сказать, 'Дорога жизни'? Да, есть! Она соединяет 'Ораниенбаумский пятачок' с Лисьим носом, через Кронштадт. И в навигацию этот маршрут тоже используется. Сам понимаешь, немцы в покое эти транспортные маршруты не оставят. Мало того, что на них немецкие бомбардировщики налеты совершают, так еще эти асы из 54-й истребительной эскадры 'Грюнхертц' – 'Зеленое сердце', а наши их 'зеленые жопы' называют, повадились шкодить. А что? Бомбы подвесят на пару 'Fw-190A4', а еще одна четверка их охраняет. Ударят – мало не покажется! Они даже пятисотки могут таскать, а уж по 250 кг и подавно… Представляешь, две бомбы по 250 килограмм по поезду с грузами для ленинградцев? Считай – нет больше эшелона, что не разобьют, то сгорит… А потом пойдут на Ладогу и пушками наш маломерный флот гоняют. Для баркасика одной-двух очередей за глаза хватит. Вот мы эти 'зеленые жопы' и должны будем в чувство привести. Порвать их на британский флаг, так сказать…
Брови капитана Рыбкина приподнялись в веселом изумлении.
— Ну, это я так… Образно… Не цепляйся к словам. Короче – задача понятна?
— Да что тут не понять-то, Виктор Михайлович? Надо – сделаем! Для того и готовились, для того и учились… Вот только с обеспечением как будет? С обслуживанием?
— А тут одна надежда – на 'Дуглас' полковника Надеждина. Придется ему бобиком покрутиться, будет боеприпасы и техников туда-сюда возить. Куда мы перелетим, туда и он.
— А полковник Надеждин… это кто?
— Сейчас расскажу… — я коротко поведал НШ как наш Вася стал 'оборотнем в погонах'.
— Ясненько… — подумав, промычал Рыбкин. — Ну, тогда будем считать, что вчерне мы вроде все оговорили. А там – война сама покажет… Когда летим?
— Да послезавтра и вылетаем, чего тянуть-то? Транспортник нам дают, он и нашим штурманом будет. Проведет до Ленинграда. А там скажут, куда подсесть… В общем, Федор Тимофеевич, готовь все наземные службы к перелету. Я займусь летунами, ладно?
Не успел НШ выйти, как дверь снова приоткрылась, и в кабинет заглянул хмурый Петрович.
— Разрешите, товарищ майор?
— Да заходи, Петрович… собственно, ты уже и зашел. Что случилось? С машиной что?
— Что с ней будет, с машиной-то? Ездит, бензин только жрёт, как сапожник самогонку… — Петрович помялся и 'бабахнул' свой вопросик. — На фронт?
Я аж рот раскрыл.
— Слушай, Петрович, а ты не аргентинский ли часом шпиён, а? Ты это откуда взял?
— А что тут еще думать? Как ехали из вэвээса – вы аж издергались на сиденьи, все 'скорей, да скорей'. А тут – совещания сплошняком… Василий опять же в коридоре 'на часах', секреты охраняет, стало быть… И народ забегал, как наскипидаренный. Что еще другое может быть? — прямо посмотрел мне в глаза Петрович.
— Ну, ты и аналитик, Петрович, — восхищенно выдохнул я. — Тебе бы в разведупре служить! Так ты что пришел?
— На фронт летите? — продолжал гнуть свою линию Петрович, исподлобья глядя на меня.
— Да. На фронт. Только ты не болтай пока, старшина…
Кивнув, Петрович не торопясь расстегнул пуговичку на клапане кармана гимнастерки, и, порывшись, достал сложенный лист бумаги.
— Вот… рапорт, товарищ майор. С вами хочу… Когда у меня еще врачебная комиссия будет… А вы уже на фронт. И я с вами.
— Петрович, ты же 'злой' танкист?! А в авиации по твоему мнению одни ушлёпки служат! — мое удивление было абсолютно искренним.
— Э-э-эх… — безнадежно махнул рукой старшина. — Какой из меня теперь танкист… После ранения силы в руках нет, одно дрожание… А шоферить в тылу я не хочу. Я на фронт хочу, Виктор Михалыч. Не откажи… Понимаю, ты теперя 'Додж' на истребитель поменял, да я не только механиком-водителем могу. Я еще и артиллеристом служил, так что всяко-разно пушки-то на самолете обслужить смогу… Прошу зачислить меня в эскадрилью, оружейником! — вытянулся по стойке 'смирно' старшина.
Я долго смотрел на него… Сам же так и думал. Старый уже Петрович, да и ранения не прошли для него безболезненно. Какой из него теперь танкист. Сгорит ведь… А у нас все проще ему будет служить. Да и жив останется… Придвинув к себе несвежий клочок рапорта, я написал резолюцию: 'НШ. В приказ!'
— На! Тащи Рыбкину, пока он еще не спрятался от всех посетителей! И спасибо тебе, Петрович! Сегодня ездить уже не будем, готовь своего коня к сдаче… В 'Дуглас' он не влезет. И не позорь меня – ЗИП и инструменты не бомби!
— Зачем мне эти железяки… — оскорблено буркнул Петрович. Видимо, поймал я его на 'горяченьком', — у меня свои ключи есть…
'Дуглас', тяжело покачиваясь на стыках бетонки, пошел на взлет… Набит он был, что называется, 'под завязку'. Кроме 23-х человек наземного состава эскадрильи, в него запихали самые ходовые запчасти на первое время и ящики со снарядами к авиапушкам. Там, в 13-й ВА, снарядов к 'НС-23' не найдешь. Ничего, пара вагонов с необходимым имуществом уже пошла в Питер. Да и наш транспортник, если что, поможет со снабжением.
— 'Вышка' – 'Грому-1'! Вам взлёт!
— Понял – взлет… Пошли!
Собственного имени эскадрилья не имела, была номерной. Отдельная эскадрилья N 152. Но, продолжая традиции 'Молнии', я, где надо и где не надо, старался протолкнуть её неофициальное название
