- Ну ладно, - сказала Вера, - глаза промочили - и хватит...
- А-а-а! - в безысходности махнула рукой Нина.
- Ну что ты как на похоронах, - сказала Вера. - Давай сядем.
Когда присаживались, Вера заметила, что матери в комнате нет, то ли она ушла из деликатности, чего, впрочем, от нее ожидать было трудно, то ли и вправду решила устранить себя от забот и печалей дочери, опозорившей семью. Однако мать могла и вернуться...
- Ты уж держись, Верк, - сказала Нина, и улыбка, благостная, обнадеживающая, появилась на ее лице.
- А что мне делать, как не держаться, - сказала Вера мрачно.
- Я все знаю... Вот ведь гады!
Эти слова Веру расстроили, в ней еще жила надежда, что никольские жители пребывают в неведении и считают ее прежней Верой Навашиной. Вера хотела спросить, что именно Нина узнала и от кого узнала, но Нина снова заговорила:
- Верк, ты меня прости...
- За что?
- За вчерашнюю драку...
- Я и всерьез-то ее не приняла. - Слова эти Вера произнесла небрежно удивляясь Нининому извинению, будто бы и вправду не приняла вчерашнюю стычку всерьез и даже забыла о ней, но тут же поняла, что Нина ей не поверила.
- Не надо, Верк... Я у тебя прощения прошу, а ты уж как знаешь... Насчет Сергея я выдумала, сама не знаю зачем... Так, явилась вчера минутная блажь, с дури, наверное... может, от зависти...
- А если бы со мной не случилось беды. - сказала Вера сурово, - ты бы, наверное, и не пришла? Если ты из жалости, так не надо...
- Может, в другой день и не пришла бы, правда. А вот сегодня пришла. В голосе Нинином звучала обида. - И прощения прошу не для того, чтобы тебя успокоить, а для того, чтобы себя успокоить. Все, что говорила о Сергее, глупости, ложь, даю честное слово. Твое дело верить. Просто я психопатка какая-то стала, вот и все...
- Ну и ладно, ну и хорошо, и ты меня извини, что не сдержалась, и давай забудем...
- Верк, ты-то меня простишь, а я-то себя не прощу, - заявила Нина горестно, - все ведь это из-за меня случилось...
- То есть как из-за тебя? - спросила Вера, похолодев.
- Из-за меня. Если бы я не поругалась с тобой, а пошла бы гулять, ничего бы не произошло...
- Глупости ты говоришь!
- Я знаю, - сказала Нина грустно и в то же время значительно, словно ей была открыта печальная тайна. - Я знаю. Я виновата. Я всю ночь заснуть не могла, все меня предчувствия мучили, будто с тобой что-то стрясется. Не с кем-нибудь, а с тобой. Но я злилась на тебя и не пошла спасать тебя... Уж я казню себя, кляну последними словами...
- Выбрось это из головы и не смеши меня, - сказала Вера и, увидев, что Нина сидит поникшая, видно всерьез поверившая в свою вину, добавила, волнуясь: - Нин... Я тебя люблю как сестру, и ничего между нами не изменилось. Вот...
- Спасибо, Верк! - обрадовалась Нина. - Ты на меня рассчитывай, если что надо...
Тут Нина замолчала, и Вера молчала, любые слова были лишними, своей земной определенностью они могли только испортить, уменьшить и даже оскорбить то, что переживали сейчас Нина и Вера, сидели они растроганные, с влажными глазами, и каждой хотелось сделать подруге что-нибудь доброе и хорошее, при этом не остановила бы и необходимость жертвы.
- Это они тебе синяков наставили, бедной? - сказала Нина с нежностью и состраданием. - Или я?..
- Может, и ты, - сказала Вера. - Я ведь тебя тоже, наверное, отделала?
- Уж отделала, - засмеялась Нина, будто Вера напомнила ей о чем-то приятном, - уж отделала. Видишь, я даже платье закрытое надела сегодня. А ведь жарко.
- Жарко...
Действительно, Нина была в темно-синем льняном, с прожилками лавсана, платье, гладком, строгом, с длинными, расширенными внизу романтическими рукавами. Платье было Вере незнакомое, покрой его подходил к купленной вчера сумке, но сумки на Нинином плече не было, и Вера решила, что подруга нарочно не взяла сумку, чтобы ни о чем не напомнить. Но тут же Вера подумала, что сумка коричневая и никак бы не подошла к цвету платья и сегодняшнему цвету Нининых волос, а гармонию Нина бы не нарушила.
- Ну как сумка-то? - спросила Вера.
- Сумка-то? Лежит. Ждет своей поры.
- Что же так?
- У меня к ней ничего нет. Шить надо. На той неделе, может, сошью.
Дверь открылась, и вошла мать.
Вера взглянула в ее сторону и смутилась: мать, наверное, слышала слова о сумке, а они не могли не показаться ей сегодня легкомысленными и бесстыдными. Нина уловила Верин взгляд, посмотрела на Настасью Степановну, потом снова на Веру, хотела выправить разговор, но ничего не успела сказать.
- Может, есть чего-нибудь будешь? - спросила мать.
- Нет аппетита, - сказала Вера.
- Ну, хоть чаю тогда или молока стакан. Соня козу подоила...
- Не хочу. Будет настроение - сама поставлю чайник. Делов-то...
- Ну, смотри.
- Чего ты на мать рычишь-то? - шепнула Нина, прежде подол Вериного платья потеребив.
- Да так, - мрачно сказала Вера.
Мать возилась с какой-то тряпкой, с которой и возиться-то не было нужды, правда, может, из-за своей фамильной любви к чистоте она собиралась протереть в десятый раз пол в сенях, или на террасе, или на крыльце, наконец она направилась к двери, и тут ее прорвало.
- Дожили до праздничка! На старости лет мне доченька радость приготовила!
Не обманув Вериных ожиданий, мать обращалась при этом не к ней, а к Нине, как к безусловному своему союзнику, в уверенности, что Нина непременно поддержит ее. Вера же матери отвечать сейчас не хотела, знала, что только распалит ее, пусть уж выговорит накипевшее и смягчится, да и что, собственно, она могла сказать в ответ?
- Срам-то на всю Россию! И на сестер позор ляжет, и на меня! В поселке только и разговоров, что про Навашину! С отцом шелапутным и то не случалось таких скандалов... Выросла нам на беду!..
Она и дальше шумела, обзывала Веру оскорбительными словами, которые Веру, несмотря на то, что та готова была принять на свой счет сейчас все, обижали, выкрикивала и ругательства, хотя обычно стыдилась грубостей и дочерям старалась привить брезгливость ко всяким крепким выражениям и к матерщине.
- Ну ладно, хватит, - сказала Вера, - что ты на меня орешь, будто я виноватая?..
- А кто же еще виноватая? Может, я виноватая или вот Нина виноватая?! Ты и ее-то, подружку свою, вчера отлупцевала, все уж в поселке знают! Была бы скромная да работящая, как мы росли, никакого бы позора не вышло!
- Ну что вы, тетя Настя, - сказала Нина, - ну зачем вы так? У Веры беда случилась, ни в чем она не виноватая, я-то знаю, и со мной такое могло произойти, и с любой. Парней судить надо, а вы на Веру такими словами...
- Не виноватая, как же! - все еще не могла остыть мать. - Взять бы плетку хорошую да отлупить как следует! И теперь вот - я ей правду говорю, а она на меня: 'Что ты орешь?' Матери так! Слова ей сказать нельзя.
- Ну ладно, хватит! - не выдержала Вера. - И разгульная я, и не работящая! Хватит!
Она почти кричала на мать, хотя и намеревалась вытерпеть ее речи до конца, понимала, что кричит сейчас, как уже огрызалась и ворчала на мать нынешним утром, не от обиды на нее, а из чувства самозащиты, она была готова признать справедливость многих слов матери, но слышать эти слова не могла.
- Чего это ты так кипишь-то? - сказала Вера. - Со мной все случилось, а не с тобой. Со мной! Поняла? Я
