Долгим был Верин труд над слезным столиком, подсказки матери казались неразумными и только раздражали ее; если уж рассказывать все случившееся по порядку, тетради не должно было бы хватить, но слов у Веры нашлось лишь на полстранички, и никак она не могла подобрать главное слово, которое бы назвало то, что с ней сделали четверо, все выражения, приходившие в голову, были плохими - или обидными для нее самой, или уж совсем не крепкими. Наконец Вера придумала: '...и тут они меня опозорили'. Она посидела над этими словами, кручинясь, а поставив подпись и число, даже обрадовалась, будто сбросила с плеч тяжкую ношу, но тут же расстроилась, сообразив: 'Чему радуюсь-то!'
- Ну вот, вроде и все.
К начальнику следственного отдела очереди не было, а лучше бы она была. У двери Вера остановилась, словно забыла что-то важное и теперь старалась вспомнить это важное, но мать не позволила ей отступить и открыла дверь.
В кабинете были капитан и старший лейтенант. Капитан сидел, а старший лейтенант стоял и как будто бы собирался уходить.
- Можно зайти? - спросила мать робко.
- Вы уже зашли, - сказал капитан. - Что у вас?
- Вот. Заявление, - сказала Вера, подошла к столу.
Капитан взял исписанный ею листок, стал читать. И старший лейтенант, собиравшийся уходить, вернулся к столу и тоже взглянул на Верино заявление. Тут пошли минуты для Веры печальные, ей было стыдно и горько, сейчас они прочтут, думала она, сейчас они все узнают о ней и составят мнение как о последнем человеке, как о пропащей женщине, сейчас они отчитают ее и станут мучить вопросами. Особенно боялась Вера теперь старшего лейтенанта, пожилого, грузного, боялась и стыдилась его, ей казалось, что он, читая ее заявление, ухмыляется, не верит ей, презирает ее, и ему-то, наверное, и поручат заниматься ее делом. Господи, до чего тошно!
- Да-а, - сказал капитан.
- Там, наверное, не так написано, - заторопилась мать, - мы все расскажем. Вы нам объясните, что написать, мы перепишем...
- Да нет, тут ясно, - сказал капитан. - Для начала ясно.
- Возраст не указан, - поднял голову старший лейтенант.
- Да, да, - кивнул капитан, - вот возраст вы, пожалуйста, укажите.
- Чей возраст? - спросила Вера.
- Ваш.
- Это с какого года, что ли, я? - спросила Вера.
Вовсе она не хотела прикидываться дурочкой, просто растерялась.
- Ну да, - кивнул капитан.
- С пятьдесят третьего я.
- С пятьдесят третьего? - удивился старший лейтенант.
Тут и капитан удивился, поднял на Веру глаза, а затем они переглянулись и со старшим лейтенантом. 'Что ж они во мне увидели такого занимательного? подумала Вера. - С какого же я еще года должна по- ихнему быть?'
- Несовершеннолетняя... - протянул старший лейтенант, и что-то в нем погасло.
- Да, несовершеннолетняя, это она такая здоровая у меня вымахала, не по летам, - сказала мать, заулыбалась при этом заискивающе, как бы прося извинения за то, что дочь ее своим видом ввела милицию в заблуждение.
- Наши дети нынче быстро растут, - вздохнул старший лейтенант.
- А вот тем четверым, - спросил капитан, - а им по скольку лет?
- По скольку... - задумалась Вера. - Я не знаю точно, по скольку.
- Они взрослые или тебе ровесники?
- Они взрослые, - сказала Вера. - Но есть и мне ровесники... Ну, Рожнову вроде девятнадцать. А другим по семнадцать. Мы ж на рождении Турчкова гуляли, а ему сровнялось семнадцать... Я разве не написала?
- Значит, Борис Иванович, надо направить в прокуратуру, - сказал капитан.
Что-то изменилось в отношении к ним милиционеров, так показалось Вере, что именно изменилось - она не могла сказать, но изменилось.
- Так это... - неуверенно проговорила мать, скорее всего для того, чтобы напомнить о себе с дочерью и продолжить разговор, в котором, на ее взгляд, пока ничего существенного сказано не было.
- Сейчас мы направим вашу дочь, - сказал капитан, - на судебно-медицинскую экспертизу. Сержант вас проводит... Потом, сегодня же, наши работники проведут в Никольском в вашем присутствии оперативно- розыскные действия на месте происшествия. Вашим делом не мы будем заниматься, а районная прокуратура, скорее всего следователь Шаталов, он вас вызовет...
- Да, наверное, Шаталов, - рассеянно произнес старший лейтенант, он думал о чем-то своем и казался опечаленным.
- А когда же этих-то в тюрьму заберут? - спросила мать. - Не сегодня, что ли?
- Прокуратура во всем разберется, - сказал капитан, - она и определит меру пресечения...
- Нам теперь в прокуратуру идти? - уныло спросила Вера. - И туда заявление писать?
- Не надо, - сказал капитан - заявление мы сами передадим, прокуратура вон, напротив.
- Значит, не заберут их сегодня? - расстроилась мать.
- А когда заявление? - спросила Вера.
- Сейчас же и передадим.
- Мы, наверное, не так написали, - сказала мать. - Вы подскажите, мы перепишем...
- Ничего переписывать не надо. Возраст мы сами пометим.
- Нет, - сказала мать, - почему же вы не сами, почему же в прокуратуру? Вера ни в чем не виноватая, это они...
- Да поймите, - вздохнул капитан, - есть такое положение. Если в дело замешаны несовершеннолетние, то им занимается не милиция, а прокуратура. Беспокоиться тут нечего.
- Нет, - сказала мать, - как же так - без милиции?..
- Вы сейчас идите к врачам, - сказал капитан, - на экспертизу.
- Пошли, мама, - сказала Вера. - Ну что ты у людей отнимаешь время. Сказано тебе - займется прокуратура...
Мать все еще стояла в растерянности, прокуратура была для нее далеким и неясным учреждением, по всей вероятности незначительным и слабосильным, не имевшим погон и револьверов, которое уж никак не могло заменить милицию или сравняться с ней, а скорее всего было у милиции на побегушках и занималось делами, с точки зрения милиции, бросовыми и пустяковыми.
'Как же так...' - с жалостливой улыбкой, все еще на что-то надеясь, заговорила мать, но Вера сказала: 'Пошли, пошли'.
Пыткой был осмотр у врачей, хоть те и оказались людьми порядочными и добрыми, и вроде даже верили ей и сочувствовали; сочувствие это вызвало вдруг в Вере ненависть к самой себе: ведь не кто иной, а она допустила такое, не смогла соблюсти себя, погубила себя, погубила свою жизнь, а может быть, и жизнь матери. И хотя врачи успокаивали ее напоследок и просили не отчаиваться, она уже не могла остановиться, казнила, казнила себя...
Солнце опалило их на улице, хотелось пить, Вера потянула мать к киоску прохладительных напитков, та шла за ней, вконец расстроенная.
- Ну что ты? - остановилась Вера.
- Плохо, дочка, - безнадежно сказала мать.
- Чего уж хорошего...
- Нет. Я насчет прокуратуры.
- Тут ты зря. Все едино - милиция, прокуратура...
- Не-е-ет, - протянула мать убежденно и взглянула на дочь с сожалением: неужели та не может понять столь очевидной вещи? - Нет. Тут что-то не так... Деньги, небось, надо было нести...
Но и в Никольском, и после того, как оперативники, или кто там они, осмотрели место происшествия и
