пожелала, сидели в напряжении, было в их лицах и в их позах нечто жалкое, заискивающее, - что уж там Турчкова, величавая Елизавета Колокольникова и та застыла, будто сжавшаяся под плетью в надежде, что ее сейчас все же не казнят, а помилуют.
- И спасибо, Верочка, - сказала Суханова. - Поверь мне, все хорошо обернется. Заявление напиши - и все...
Тут Колокольникова подняла голову:
- Мы понимаем, тебе было плохо, и мать твоя перенервничала. Потому и все дело надо кончить по- доброму. Если ты их и нас простила, то и твою доброту следует отблагодарить, чтобы все было по справедливости...
- То есть как отблагодарить? - спросила Вера.
- А так, - сказала Колокольникова, - деньгами.
- Какими деньгами?
- Уж мы собрали, - сказала Колокольникова. - Не десятки, ясно... Восемьсот рублей. Не обидим... Деньги вам теперь нужны. Тебе не мешало бы съездить в Сочи, на море, полечиться или просто отдохнуть. Настя вот, знаю, приболела. Так болезнь денег потребует. Не у отца же вам просить...
'Откуда она знает о болезни-то?' - подумала Вера.
Впрочем, она подумала об этом от растерянности.
- Так что же я, по-вашему, продажная? - сказала Вера.
- Вера, ты что? - в тревоге поднялась мать.
- Стало быть, за все можно заплатить? - сказала Вера.
- Верка, погоди!
Но Вера уже шумела, разъяряясь, успокоиться не могла, да и не хотела, она была сейчас победительницей, хозяйкой положения, ощущение власти над притихшими женщинами, казалось, снова радовало ее, она не знала, что сделает сейчас, но уж что-то сделает непременно, даст волю обиде, своему несчастью.
- Вера, дочка... - Мать взяла ее за локоть.
- Ну ладно, - сказала Вера, утихнув, - вот что... Уходите вон, чтобы я вас больше тут не видела...
- Вера, дочка...
- Вера, одумайся, поздно будет...
- Я не продажная! И не виноватая! Уходите отсюда, поняли? Уходите!
Колокольникова и Турчкова двинулись к двери, не дожидаясь новых просьб. Турчкова уходила несчастной и испуганной, Колокольникова же как будто распрямилась и, обернувшись напоследок, взглянула на Веру зло и презрительно, хотела, видно, ответить Вере, но сдержалась, только глаза сощурила со значением, а Суханова все стояла в растерянности у стола, не могла поверить повороту предприятия, совсем было слаженного, и Вера подскочила к ней, стала толкать ее к двери.
- Уходите, катитесь отсюда! Чтобы ноги здесь вашей не было!
- Да ты что? Истерика, что ли, у тебя?
- Я вам покажу сейчас истерику!
- Верочка, дочка, опомнись!
- Совсем, что ли, бесстыжей меня считают?
Только сойдя с крыльца, Суханова поняла серьезность Вериных намерений, и тут она поспешила по желтой дорожке за Колокольниковой и Турчковой, оглядывалась при этом и пальцем крутила возле виска. Жест этот вконец разозлил Веру, и она выскочила за женщинами на улицу, хотя и не собиралась этого делать, выскочила и громко, на весь поселок Никольский, выкрикнула им вдогонку напрасные слова, обидные и скверные.
- Мать-то не срами, - обернулась на ее слова Суханова, - ей мужа-озорника по горло хватит!
- Я вот вас осрамлю! - не унималась Вера.
- Ох, Верка, пожалеешь! Ох, погоди, я тебе припомню! Крик твой слезами обернется!
- Вы у меня сами пожалеете!
Уходили гостьи, уносили срам и обиду, друг друга, видно, в своей неудаче стыдились, распалась временная компания; Турчкова отстала от Колокольниковой и даже на левую сторону улицы перешла, Суханова тоже, казалось, шагала сама по себе, ни на кого не глядя, но уже не спеша, устало - ее-то крах был особенным; одна лишь Творожиха, пыхтя, припрыгивая на старости лет, семенила за Колокольниковой - та уходила гордой и энергичной походкой. А Вера все еще стояла у своей калитки, руки положив на бедра, неистовой воительницей. Потом повернулась, решительно пошла домой, прикрикнула на младших сестер, подвернувшихся ей в сенях, рванула дверь в комнату.
Мать сидела у стола расстроенная, чуть не плакала.
- Ну, довольна? - сказала она.
- А тебе-то что?
- И не стыдно тебе? - сказала мать тоскливо.
- А чего мне стыдиться-то?
- Мне вот стыдно. - В голосе матери было отчаяние.
- Ну, а чего же они...
- И тебе будет стыдно за свой кураж. Не сейчас, так через десять лет. Женщины эти в радости, что ли, к тебе пришли? А ты...
- Так что же мне...
Вера ворчала, но уже обороняясь от материных укоров, от материных тоскливых глаз, а сама остывала, и тошно ей становилось, мерзко было на душе. Она присела у стола и все-все случившееся здесь минуты назад припомнила до мельчайшей подробности, и уж особенно то, как сухонькая нервная мать Турчкова норовила встать перед ней на колени, вымаливая прошение сыну. И то, что совсем недавно доставляло ей если не радость, так удовлетворение, то, как она, девчонка, взяла верх над матерями своих обидчиков и могла заставить их унижаться, страдать или в надежде на выгоду поддакивать ей, все это казалось Вере теперь отвратительным и жестоким. 'Зачем я это? Зачем я куражилась, кричала на них? Сказала бы 'нет' - и все. Какая я подлая! Обернется мой кураж моими же слезами, верно тетя Клаша сказала, так мне и надо, и пусть'.
- Мама, - сказала Вера растерянно, - что же они мне деньги предлагали? Как же бы я взяла их?
- Не знаю...
- А ты бы взяла? - спросила Вера, помолчав.
- Я... - смутилась мать. - Зачем же я?
- Нет, ты скажи: ты бы на моем месте взяла?
- Нет, - вздохнула мать, - не взяла бы...
- Ну вот. А я почему?
Потом они сидели молча, мать, казалось Вере, поняла ее и перестала бранить дочь в мыслях, а Вера была растрогана тем, что мать ее поступила бы точно так же, как поступила она. Снова вспомнила она, как говорила Колокольникова про поганые деньги. И обида, остывшая было, снова, вспыхнула в ней.
- Нет, - сказала Вера, - я этого так не оставлю. Я сейчас же поеду к следователю.
14
Минут через сорок она была в районном центре, шагала с вокзала в прокуратуру, обдумывала в запале слова, какие собиралась сказать Виктору Сергеевичу, не обращала внимания ни на город, ни на толпу вокруг, но вдруг почувствовала, что желает свернуть с привычной дороги на боковую улицу. 'Зачем? Что это я?' - остановилась Вера. Впереди был галантерейный магазин, возле него недавно Вера увидела Сергея, а он не почувствовал, что она рядом. 'Ну и что? Ну и не нужен он мне больше, - сказала себе Вера. - Что же я теперь-то беспокоюсь?' Она храбрилась, однако мимо магазина все же не пошла, а свернула вправо.
Виктор Сергеевич Шаталов оказался на службе, и, как Вере показалось, ее приход смутил его. 'Все мне что-то мерещится, - подумала Вера, - до чего же я стала мнительная...'
В комнате кроме Виктора Сергеевича за своими, видимо, столами сидели еще двое мужчин его возраста, они, помолчав, переглянулись, сослались на дела и вышли. На Викторе Сергеевиче был отлично сшитый коричневый костюм, финская нейлоновая рубашка в полоску, темный галстук с крупными горошинами и галстучного же материала платочек уголком выглядывал из кармана пиджака. Видно было, что Виктор
