волнения перегорают внутри. Потому он и считался человеком спокойным, с ровным нравом. Поначалу он даже и не пытался вникнуть в смысл Вериных доводов, просто он был возмущен ее предложением и тем, каким образом она его сделала. Сергею казалось обидным то, что Вера за него пыталась решить его будущее. Он собирался поступить после армии в техникум, но в какой именно, пока не знал, - скорее всего в энергетический, за два года он кое-что понял и полюбил в электрическом деле. Не то чтобы он определил для себя высокую цель, о которой ему не раз говорили в школе, просто он не хотел повторять отца - после фронта четверть века электриком в одном и том же цехе, четверть века в одной и той же Щербинке. Сергей в свои восемнадцать с половиной лет полагал, что такая жизнь скучна, да и пользы от нее мало и себе и людям, и был уверен, что у него в будущем все пойдет иначе, интереснее и ярче. Но как это получится, он пока не знал. Он считал, что многое прояснится в армии, на которую давно кивали старшие: 'Вот в армии тебе покажут...', 'Вот в армии тебя научат...'; он освобождал себя на два года от необходимости важных решений, надеясь на то, что в армии действительно ему нечто покажут и чему-то главному научат. А тут Вера одним махом могла зачеркнуть все его жизненные соображения и посадить на цепочку у большой семейной конуры. Да еще и в селе Вознесенском. 'Ну нет, - говорил он себе, - ну уж дудки! Тут и в шахматы-то ни с кем не сыграешь. Если только с сумасшедшими. Не поедет же Витька Чичерин вечером ко мне на партию... Она, видите ли, будет врачом, а я кем? Санитаром? Горшки выносить?' Сергей горячился, ворчал про себя, но потихоньку он успокаивался, теперь он уже понимал, что хотя сегодня он ни в чем и не уступит Вере, потом, погодя, не сразу, а через неделю, через месяц, он отойдет, привыкнет к новому повороту в своей жизни и сделает все именно так, как решила Вера. Но и это соображение, естественно, сердило его сейчас.
Последние месяцы вышли для Сергея трудными. Он и раньше никогда не относился к жизни с легкостью, нравы в их большой рабочей семье были строгими, в ней не терпели бездельников и себялюбов. И Сергей вырос работящим, и для него естественным было сознание, что он не один живет на свете, что люди вокруг ничем не хуже его и что они нуждаются в его помощи и его любви. Потому он и умел тянуть воз, как бы этот воз ни нагрузили. Так было и на работе, и в семье, и на футбольном поле. И получалось естественно и просто, что именно он становился старшим и в бригаде и в команде. А начальство районного Сельхозстроя знало, что этот крепкий светловолосый бригадир, серьезный не по годам, исполнит любое дело безотказно и наилучшим образом. Девчонкам он нравился, хотя и был к ним холоден, - инстинктивно они чувствовали в нем человека, на которого в жизни можно положиться. Они и считали его положительным и самостоятельным. Но прежде жизнь его складывалась благополучной и ровной, крутых поворотов в ней не было. Все шло само собой. Как вода в школьном учебнике переливалась без затей из одного бассейна в другой. И вдруг - несчастье с Верой. Тут и попал Сергей в непривычное для себя положение. А действовать надо было...
Родные - мать, сестра, старшие братья и в особенности отец, - зная и догадываясь о его связи с Верой, не осуждали его и не укоряли ничем, полагая, что Сергей не наделает глупостей. Лишь иногда мать говорила: 'Ты смотри, рот-то не разевай. И не торопись. Ведь ты мирный, как теленок, а она девка бедовая'. После того, как он рассказал о Вериной беде, между ними и матерью с сестрой возникло некое напряжение. Они смотрели на него вздыхая и с сочувствием, словно он хотел по дурости надеть хомут не по себе. Или собирался привести в дом, где ценились крепкие, здоровые руки, жену немощную, калелую. Жена эта и ему и всем была бы в тягость. Иногда мать, то ли оттого, что плохо знала Веру, то ли из-за материнской ревности к ней, ворчала обидно. Однажды, увидев Сергея у зеркала, она сказала сердито: 'Ну беги, беги к своей! Она тебе шепнет, а ты уж и беги. Она тобой повертит. Стал тряпка тряпкой!' Сергей промолчал, стерпел. Он понимал - мать не изменишь, и нечего шуметь, пройдет время, она привыкнет к мысли о Вере и успокоится. А когда он женится на Вере, то мать станет жить с ней мирно и в ладу, и если пойдут внуки, будет нянчить их с усердием и любовью. Кого-кого, а мать он знал. Тряпкой он не был. Просто был совестливым и терпеливым. В столкновениях с матерью или с Верой он ощущал себя не на равных с ними. 'Зачем мне тебя обижать, - говорил он Вере, смеясь, - мы же с тобой в разных весовых категориях'. Мать была женщиной немолодой и хворой. Вера понатерпелась и понервничала в последние месяцы, а он считал себя здоровым и удачливым и жалел их. Перед Верой он чувствовал себя и виноватым, - будь он рядом с ней, разве случилась бы с ней беда? И не по-мужски было бы не уступать им, Сергей не знал, что он еще услышит от матери и от родных, не знал, какие слова ему еще придется терпеть, он знал одно - без Веры жить он не может. Все пока благополучно кончалось в его жизни. И теперь он надеялся, что все обойдется. Устроится как-нибудь и само собой. И Верино несчастье забудется. И утихнут, умрут, как звуки в приемнике с севшими батареями, никольские пересуды.
Этими мыслями он успокаивал себя и раньше. Как-нибудь и само собой все образуется и повернет к лучшему. И не стоит нервничать. И сейчас, сидя с Верой на скамейке, он уговаривал себя не раздражаться. Может быть, жизнь в Вознесенском и не окажется страшной. По расписанию автобусы уходят отсюда через каждые пятнадцать минут. И ладно. Теперь он уже вспоминал Верины слова и находил, что и в Вознесенском есть свои прелести. Вера не просчитается. И сам он вырос в хозяйственной семье, однако понимал, что Вера практичнее его и толковее смыслит в мелочах. Он находил теперь, что возможность прирабатывать в Садах на 'Жигули' славная и пренебрегать ею не следует. Он уже хотел было сказать Вере: 'Можно и переехать, если хочешь', - но что-то его удержало. Успокоить он себя успокоил, но настроение у него все равно оставалось поганое. Да, думал он, тот счастливый день, когда они с Верой, стосковавшись друг по другу, бродили по городу, может быть, и не повторится никогда, а если и будет в их с Верой жизни хорошее, то не меньше им выпадет и скучного и плохого, вроде сегодняшнего путешествия. Ему представились будущие недоразумения, обиды, шумные разговоры, какие случались у его отца с матерью. Зачем это ему? Не слишком ли рано все это для него начинается? Может, взять все и прекратить?.. От этой мысли он сам себе стал неприятен. И Вера стала ему неприятна.
- Ну, мне нужно идти, - холодно сказала Вера.
- Пошли, - встал Сергей.
Шли молча, Вера ждала от Сергея хоть каких-нибудь слов, а он ничего не говорил: 'Не будь того проклятого дня, - с горечью думала Вера, - и нынешнего бы дурного дня не было. И ведь бежать-то из Никольского собираюсь я, а не они. Вот ведь как получается...'
У ворот больницы остановились. Постояли, не глядя друг на друга. Потом Сергей вспомнил зачем-то:
- Знаешь, а ведь это Нина мне сказала, в какой день твоей матери будут делать операцию. Нашла меня и сказала...
- У тебя что-нибудь было с ней?
- Ничего не было. Так, симпатия... Она ведь хорошая девушка...
- Еще бы не хорошая...
Сергею стало жалко Веру, ему захотелось напоследок успокоить ее, найти слова примирения и пошутить хотя бы, а он взял и сказал:
- А почему Вознесенское? Может, куда подальше уехать? Ведь никольские бабы ездят и сюда.
- Это мое дело, - сказала Вера резко.
- Ну, смотри, - сказал Сергей и ткнул ногой камешек.
Они даже руки не подали друг другу на прощанье. Разошлись - и все. В воротах Вера не выдержала и обернулась, увидела, как Сергей, понурый, скучный, бредет под липами, гонит как бы нехотя камешек по рыжей тропинке. 'А ведь и вправду, - с тоской подумала Вера, - сейчас он мне совсем чужой. Вдруг на самом деле он уйдет так, и я его никогда не увижу больше и в жизни моей от этого ничего не изменится?'
25
Клавдия Афанасьевна Суханова, как и обещала Вере, через несколько дней съездила в город и попала на прием к районному прокурору. Когда прокурор спросил ее, чьи интересы она представляет, Клавдия Афанасьевна объяснила, что представляет интересы общественности поселка Никольского. Общественность эта живет в неведении, прекращено ли дело Навашиной или нет, и если прекращено, то почему. А то пошли про Навашину всякие обидные разговоры.
Прокурор некоторое время молчал, и Клавдия Афанасьевна, не выдержав его молчания, сказала:
- Может, то, что я одна к вам пришла, - это не солидно? Так я вам целую делегацию приведу.
- Нет, достаточно солидно, - улыбнулся прокурор. - Видите ли, вы, наверное, сами имеете представление о таком понятии, как тайна следствия. Поэтому я могу сообщить вам только о сути дела. Следствие не прекращено. Областная прокуратура разрешила продлить срок расследования. Дело будет вести теперь
