Многие посмеивались над этой выдумкой – какой, мол, может быть оригинальный привкус у стандартного эрзац-пива? Но другие – люди солидные – упорно утверждали это, и вечерами у Франца всегда собиралось многолюдное общество.
В пивной сейчас пусто. Вечереет, заканчивается рабочий день. Лишь через час начнут хлопать дверями завсегдатаи, прямо с порога заказывая кружку пива, а пока старому Францу можно и подремать.
В зале всего три посетителя. Один – постоянный клиент, машинист Георг Панкау. Он всегда, каждый свободный день, в это время приходит сюда, занимает место в уголке возле печки и читает газеты. По Георгу Франц может сверять часы: ровно в четыре Панкау встает, кладет своп пфенниги на стойку и идет домой. Ровно в четыре, что бы ни случилось – ливень или метель – и кто бы ни предлагал ему кружку пива либо стопку шнапса.
Два других определенно попали сюда случайно. Молодежь обычно предпочитала пивную в центре – там играла музыка и собиралось большое общество, а что касается частоты, то кому она нужна в военное время?
Старый Франц удивился, когда следом за Панкау в пивной появились эти юнцы. Не вытерли ноги (боже мой, для чего же коврик постелен у дверей!), развалились на стульях.
Одного Франц узнал – сын его постоянного клиента Фридриха Ульмана, второго видел впервые – ходит на протезе, тяжело опираясь на палку; взгляд задиристый, острый.
Сначала старый Франц прислушивался к их разговору, а потом стало скучно. Какие сейчас разговоры у молодежи? Вместо того чтобы говорить о работе или о девчатах, все про войну да про войну. И не надоест же!… Война, правда, приближается к границам рейха, но Франц уверен: она обойдет их поселок, их мирный поселок, где мало кто интересуется политикой, где люди работящие и любят лишь свой дом и пиво – вон как Георг Панкау, который углубился в газету, забыв даже заказать вторую кружку пива.
Франц покачал головой и поднялся. Георг Панкау всегда выпивает две кружки пива, а его первая кружка давно уж пуста. Нацедил полную так, что пена поднялась шапкой, шаркая ревматическими ногами, доплелся до столика машиниста.
– Что-нибудь интересное в газетах? – спросил, меняя кружки.
– Одно и то же…
Панкау поднял очки на лоб, приготовился поговорить с Францем. Но беседа не состоялась. Хлопнула дверь, и порог переступил Фридрих Ульман. Аккуратно вытер ноги, издали поклонился хозяину, мельком взглянул на Панкау и недовольно поморщился, увидев сына в компании Вернера Зайберта. Нет. старый Ульман не был настроен против Вернера – парень по нынешним временам неплохой. Только очень уж любит болтаться по пивным. И Горста таскает за собой – того и гляди, его сын тоже начнет заглядывать в стопку…
Крякнув недовольно, Фридрих прямо у стойки промочил горло. Пил с жадностью, большими глотками, так, что Горст не выдержал, предостерег:
– Простудишься, а потом бегай за лекарствами.
Отец лишь глаза скосил презрительно: ишь ты, щенок, начинает тявкать…
Стоял, делая вид, что полностью занят пивом, а сам думал: подсесть ли к столику Панкау, вызвать ли незаметно? Собственно, он завернул сюда, чтобы повидаться с Панкау – знал его привычку и был уверен, что найдет Георга у Франца.
Никто не помешал бы им – в пивной только Горст с приятелем, – но выработанная годами осторожность взяла верх. Проходя мимо столика Панкау, незаметно подморгнул и свернул к туалету. Не торопясь мыл руки. У старого Франца мыть руки – одно удовольствие; чисто, полотенце мягкое и пахнет свежестью.
Через минуту вошел Панкау. Стряхивая капли с рук, Ульман оглянулся.
– Вот что, Георг, – сказал как можно тише, – пражскую явку забудь. Гестапо разгромило типографию, почти все чешские товарищи арестованы.
– Не может быть! – вырвалось у Георга, но тут же он понял, что брякнул глупость: еще как может быть, сам по лезвию ходит ежедневно.
– К нам нитка не потянулась? – спросил Ульман встревоженно.
– Думаю, нет, – кивнул Панкау, – все хорошо продумано. А тебя кто предупредил?
– На свободе остался Индржих…
Скрипнула дверь, и в туалет ввалился Вернер Зайберт. Простукал палкой по полу, качнулся и пьяно пробормотал:
– Секретничаете? Нашли место…
Ульман сплюнул в умывальник.
– Меньше пить надо, юноша! – сказал, с отвращением глядя на Вернера, Фридрих. – Еще и Горста таскаешь за собой.
– Все равно жизнь пошла кувырком, пей, пока пьется! – погрозил палкой Зайберт.
– Мелкий ныне народ пошел, – сказал неопределенно Панкау и направился к выходу. Ульман осторожно обошел Вернера.
– Еще кружку! – сказал Францу и занял столик возле окна, откуда видна была вся улица. Горст взял свою кружку, чтобы пересесть к отцу, но старый остановил его решительным жестом.
– Я только вторую кружку… – по-своему понял его сын.
– Дома поговорим, – буркнул отец и демонстративно отвернулся.
Горст обиженно насупился, но возражать не стал: знал крутой нрав отца – может и осрамить, ни с чем не посчитается. Но старый Фридрих словно забыл о сыне. Сидел, уставив взгляд в окно, и ни на кого не обращал внимания. Оживился, увидев грузовую машину, затормозившую возле пивной. Из кабины вылез
