– Господи, я так часто слышала от тебя эти слова, что они, кажется, уже выжжены у меня на лбу! Перестань извиняться, лучше докажи, что тебе действительно жаль. Попробуй вести себя как моя мать.
Кэролайн достала из сумочки связку ключей, сняла один и положила на тумбочку. Нора почувствовала, что дочь на грани срыва.
– Каро…
– Когда устроишься на месте, позвони.
Кэролайн сделала шаг назад, увеличивая расстояние между ними. Нора не знача, что сказать. Кэролайн права: ей много лет не хватало храбрости вести себя как мать.
– Мне пора.
Нора неловко кивнула, пытаясь улыбнуться:
– Конечно. Спасибо, что навестила.
Она хотела взять дочь за руку и никогда не отпускать.
– До свидания, мама.
Кэролайн ушла.
Руби вышла из главного терминала международного аэропорта Сиэтл-Такома. По крыше перехода барабанил дождь, его струи создали нечто вроде серебристого занавеса между терминалом и многоэтажной автостоянкой на противоположной стороне улицы.
Было раннее утро, воздух пах вечнозелеными деревьями и черной плодородной почвой. Едва заметный привкус моря, который мог уловить только местный житель, придавал этой смеси особый вкус, как щепотка пряностей – экзотическому блюду.
Стоя под серым, обложенным тучами небом и вдыхая влажный аромат сосен, Руби поняла, что ее воспоминания – нечто большее, нежели туманные образы. Они прочно укоренились в почве, на которой выросли. К северу отсюда, на островах архипелага Сан-Хуан, находятся места, где обломки ее жизни разбросаны гак же густо, как ракушки на берегу. Где-то там, на галечном пляже, сидела худенькая девочка с дерзкими глазами, гадая на лепестках маргаритки: любит – не любит. Руби знала, что, если всмотреться повнимательнее, она разглядит еле видимые следы, оставленные ею, кусочки ее самой, по которым как по крошкам, рассыпанным Мальчиком-с-пальчик, можно найти путь из настоящего в прошлое.
Ее не удивило, что воспоминания так свежи. Во влажном воздухе Сиэтла ничто не может засохнуть и обратиться в пыль. Здесь все расцветает.
Руби подозвала такси, села на заднее сиденье и бросила рядом сумку. По привычке, возникшей во время поездок в Нью-Йорк, она посмотрела на регистрационную табличку таксиста и прочла, что его зовут Эйви Эйвививи.
Имя показалось ей забавным, но Руби слишком устала, чтобы веселиться. Она откинулась на коричневую велюровую спинку и попросила:
– В Бейвью.
Эйви нажал на газ, резко рванул с места и перестроился в другой ряд. Руби закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Казалось, прошло лишь несколько минут, когда Эйви тронул ее за плечо и спросил:
– Мисс… мэм, вам плохо?
Руби вздрогнула, проснулась и потерла глаза.
– Нет, все в порядке, спасибо.
Она порылась в карманах, достала три мятые десятки – плата за проезд плюс чаевые – и протянула Эйви. Потом взяла дорожную сумку и дамскую сумочку, повесила их на плечо и двинулась к стеклянным дверям больницы. Перед зданием собралась группа людей. Руби не сразу сообразила, что это репортеры.
– Вот ее дочь!
Репортеры разом бросились к ней, отталкивая друг друга локтями и стараясь перекричать друг друга:
– Руби, посмотрите сюда…
– Руби, Руби…
– Ваша мать была пьяна, когда…
– Что вы думаете о фотографиях?..
Руби слышала каждый щелчок затвора, видела будущие снимки. Она заметила прядь волос, прилипшую к нижней губе одной из журналисток, крошечный порез от бумаги на указательном пальце. Ей чудилось, что ее отделяют от толпы многие мили, хотя, протяни она руку, могла бы до тронуться до журналистки из «Си- эн-эн».
– Руби! Руби! Руби!
Она на миг представила, что все эти репортеры гоняются за ней, что именно она заслужила их внимание.
– Вы знали о романе вашей матери?
Иллюзия рассеялась. Руби повернулась и встретилась взглядом с коротышкой в нелепой шляпе и с носом, напоминающим клюв.
– Нет. – Она натужно улыбнулась. – Я бы сделала из него шутку, только это не очень смешно.
