Сто тысяч искр летят вокруг. Где он, последний наш оплот? Что держит нас и чем живёт Наш мир в движении его? Лишь сердце. Больше ничего. Перевод И. Поляковой-Севостьяновой
Что за грешника младого там в наручниках ведут? В чем таком он провинился, что кругом его клянут? Отчего по виду скорбен он едва ли не до слез? Знать, ему свободы стоил небывалый цвет волос. Оскорбителен природе человека — сей окрас, За него во время оно вздернуть следовало враз; Впрочем, виселицу вряд ли стоит принимать всерьез, — Вот содрать с него бы кожу за ужасный цвет волос. В поведеньи его воля чрезвычайная видна — Красить голову украдкой в невозможные тона; Но ведут его без шляпы, чтобы громко произнес Приговор судья суровый за отвратный цвет волос. Осужден топчак давить он, иль трепать канат морской, Иль долбить в Портленде камень что в мороз, что в лютый зной, А в коротких промежутках может этот камнетес Возводить хулу на Бога за несчастный цвет волос. Перевод В. Вотрина
Канун Нового года В загашнике года было Немало холодных дней. Звонили в церквях уныло, И делалось всё темней. В Господне жилище даже Назойливый мрак пролез, Здесь — матовые витражи И фресок дремучий лес. Пыталось глухое эхо До самых стропил взлететь: Рыданья и взрывы смеха… А кто-то пытался петь. Во множестве те здесь были, Кого называть нельзя. Их лица как воск оплыли, В огне вековом сквозя. Короны, тиары, митры Сияли на головах. Но белым с одной палитры Все лица раскрасил страх. Под тяжестью дуг соборных, Незыблемых сотни лет, Стояла толпа покорных Тому, кто дает нам свет. Разрушив былой оракул, Молитва взяла их в плен, Но только никто не плакал И не преклонял колен. «Пока мы здесь, соглядатай, — Услышал я, — зорче взгляд. День завтрашний станет датой Сверженья богов во ад. Закончим свои мытарства
