— Нам надо подумать, — ответил наконец Крейзи. — Недолго, до конца сегодняшних курсов. И тогда мы дадим тебе наш ответ!
— Ладно, — заявил Лустберг, несколько удивленный нашей покладистостью. — Думайте до вечера, но только не дольше! С этими словами он отошел — оставив нас курить у окна, размышляя над его словами.
— Это что же? — заявил Строри, как только Лустберг скрылся из глаз. — Они хотят, чтобы Тайбо нами правил?
— Навряд ли! — рассмеялся Кузьмич. — Тайбо, небось, про это еще и не знает! А что это значит?
— Что нас хотят “слить”! — вздохнул Крейзи. — Ждут, что мы отпиздим Тайбо, или еще чего-нибудь подобного!
— Ну, а мы что? — спросил я.
— Отпиздим! — заявил Маклауд. — Жалко упускать такую возможность!
— Подождите… — начал было Крейзи, но Строри тут же его перебил:
— Согласен, — кивнул он. — Скорее пойдемте в зал!
В просторном помещении собралось уже немало народа — сидели на поставленных друг за другом стульях и на скамейках вдоль стен. Вел нынешнее заседание товарищ Батов по прозвищу Туранчокс — в своей неподражаемой, до полусмерти изматывающей манере. Видно было, что он еще в молодости продал душу дьяволу — покровителю чиновников и номенклатуры, и получил в обмен на это демонический дар. Трехминутная беседа с ним выматывала больше, чем двухчасовая пробежка. Создавалось впечатление, что старик пьет из слушателей жизнь пристальным взглядом своих выпученных глаз.
Пока он говорил, мы сидели неподвижно, не решаясь на то, зачем пришли. Но вот, словно дурной сон, минул целый час — и Туранчокс смилостивился над нами. Он достал из кармана пачку “Примы”, объявил двадцатиминутный перерыв и вышел из зала. Когда за Батовым захлопнулась дверь, по комнате пронесся общий вздох облегчения, а нависшая было тишина сменилась разнузданной болтовней. Собравшийся народ принялся расхаживать по помещению и кучковаться, атмосфера разрядилась. Но тут посреди зала истошно закричала Алена Маклауд:
— Серёжа, Тайбо меня лапает! Да что же это такое!
Все взоры обратились к центру комнаты, где подпрыгивала и крутилась волчком взбешенная Алена. Перед ней, пунцовый от смущения, стоял Тайбо и нелепо шевелил толстенькими губами в тщетной попытке хоть что-нибудь возразить.
— Я не лапал, — жалко бормотал он. — Я здесь не причем… Но договорить ему, ясный-красный, не дали.
— Пидор! — закричал Маклауд так, что мне показалось: заводская сирена завыла в помещении. — Ты что творишь?!
— Это не я! — завизжал Тайбо, понимая уже, что сейчас будет.
— А кто? — продолжал наседать на него Маклауд, при этом стремительно пересекая комнату. — Хочешь сказать, моя жена сама себя лапала? А ну-ка, пойдем — выйдем с тобой в подворотню!
— Я… — попытался было оправдаться Тайбо, но было поздно — Маклауд схватил его за шиворот и потащил к выходу из помещения.
— Я сам пойду! — закричал Тайбо, весьма чуткий на людях к вопросам собственного достоинства. — Сам!
Пока все это творилось, мы тихонечко наблюдали за Лустбергом. Он сидел с весьма довольным лицом, ничуть не печалясь о судьбе Юры Алимова — еще бы! По лицу Тони нетрудно было прочесть его мысли: “Повелись! Сейчас дадут Тайбо пизды, и появится отличный повод слить их из природоохраны! Получилось!”
Смакуя свою победу, Лустберг еще не знал, что в комитетском туалете уже лежит один такой повод — в лице инспектора “Гринхипп” Разуваева по прозвищу Злая Голова. Мы повстречали его на лестнице, за минуту перед тем, как отправились слушать лекцию Туранчокса. Но ради Никки мы решили задержаться. Ровно настолько, сколько потребовалось Маклауду на то, чтобы затащить Злую Голову в мужской туалет, запихать головой в унитаз и оглушить сильным ударом деревянного стульчака. После этого Маклауд спустил воду, вымыл руки и отправился вместе со всеми слушать положенное на сегодня Туранчоксовское “назидалово”. Так что зря Тони пошел на такие жертвы — повод у него уже был, причем отличный повод.
Через несколько дней чиновники Комитета приняли от руководства “Гринхипп” бумагу. Мы приведем её здесь выборочно, только самые интересные места:
следующую
“…разъяснения по поводу бывших инспекторов и дружинников (список фамилий), замеченных в воровстве со склада незаконно добытой лесопродукции с целью получения средств на употребление алкоголя и наркотических средств. Данные лица не соответствуют моральному облику общественного лесного инспектора, что выражается в систематическом совершении последними хулиганских действий и применении насилия к другим членам природоохранного патруля.
Такие действия были совершены 15.12.1997 в отношении действительных инспекторов и дружинников — членов “Гринхипп”. Во время инспекторских курсов в здании Комитета по Лесу были зверски избиты инспектор Н. Разуваев и дружинник Ю. Алимов — первый в помещении туалета, а второй — на улице, неподалеку от входа в Комитет.
В связи с приведенными фактами руководство “Гринхипп” не может рекомендовать указанных выше лиц для участия в будущих кампаниях Комитета. Просим снять виновных (по приведенному списку) с участия в ЕК-97 и обязать их сдать имеющиеся у них на руках природоохранные удостоверения. С уважением, В.А Гущин и А.Э. Лустберг”.
В четверг, восемнадцатого декабря, за четыре дня до начала старта кампании, нас вызвали к одному из чиновников Комитета. Это был полковник[155], который объявил нам, что мы обязаны сдать выданные нам при посредничестве Гущина и Лустберга двенадцать удостоверений старого образца[156]. Нам объяснили, что руководство “Дружины Гринхипп” отозвало рекомендацию, строго необходимую для прохождения инспекторских курсов. Фактически это означало: нас только что вышвырнули из Зеленого Движения.
— Что приуныли? — спросил у нас полковник, с улыбкой глядя на наши мрачные лица. — Я так понимаю, мужеложцы сами вас спровоцировали? Что же мне теперь с вами делать?
Сказано это было таким будничным тоном, что мы поначалу даже ничего и не поняли. Но через несколько секунд до нас начал доходить смысл услышанного.
— Так вы… — тихо спросил Крейзи, — вы тоже знаете, что они педики?
— Как не знать? — ответил полковник. — “Охрану природы в зелено-голубых тонах”[157] читали? Я этих гомиков терпеть не могу, они мне уже вот где!
На этом месте полковник очень выразительно провел ладонью по горлу.
— Был случай, — спокойно продолжал он, — вывели они меня, и я разбил Гущину нос. Так он на меня тут же заявление подал!
— И как? — поинтересовался Крейзи. — Что из этого вышло?
— Ничего, отписался, — махнул рукой полковник. — Дескать, решил посмотреть на часы, согнул руку к лицу, а браслет часов зацепился за его паскудную рожу. Но, сами понимаете — этот случай не добавил тепла в наши отношения. А раз уж я сам совершил подобное, то вас и подавно ни в чем не виню. Работать хотите?
— Еще бы! — отозвались мы. — Ясное дело, хотим!
— А можете? — строго спросил полковник. — Сколько у вас народу, какой возьмете охват?
Тут слово взял Крейзи. Из кармана своей индейской куртки он вынул затасканный блокнот, раскрыл его и начал прикидывать:
— Всего народу будет около ста человек. Нам понадобится полсотни удостоверений и направления на Московский, Балтийский и Варшавский вокзалы.
