катере к отходу, и впереди — новые археологические памятники, находки...
Я делаю в дневнике беглые записи, между листами вкладываю несколько копий майских рисунков, которые с позволения Алексея Павловича продублировал для себя — на память.
И теперь, спустя несколько лет, я с волнением открываю папку, заполненную бледно-розовыми листками бумаги, на которые были скопированы некоторые наскальные рисунки заброшенного стойбища Май, показавшиеся в то время особо привлекательными и впечатляющими.
Точно не припомню, но, кажется, археолог Медведев уже на катере сообщил, что наша экспедиция в этот раз проходит почти с ювелирной точностью по маршруту первой Амурской комплексной экспедиции 1935 года в районе нижнего течения Амура. Возглавлял ее в те давние годы еще молодой археолог Окладников. Может быть, поэтому Алексей Павлович с волнением ожидает встречи с каждым наиболее показательным памятником истории земли приамурской. Здесь интересно отметить, что результаты разведочного обследования первой Амурской экспедиций А. П. Окладников опубликует почти через сорок пять лет и в предисловии к статье напишет: «До 1917 года и даже позже в этом районе проводились лишь отдельные несистематические сборы археологических находок, случайные исследования. Особое место среди последних занимают, историко-археологические изыскания разных лиц, связанные с известным «Тырским памятником».
Кому-то из экспедиционников, возможно, был известен «Тырский памятник», но для меня он не значил ровным счетом ничего. Правда, я знал о мысе Тыр более близкую к нашим дням историю, когда в 1850 году Г. И. Невельской, выйдя из залива Счастья, поднялся вверх по Амуру до мыса и селения Тыр. На этом мысу у Невельского произошел довольно неприятный инцидент с маньчжурами, когда старший (джангин) был вынужден признаться Геннадию Ивановичу, что им правительство категорически запрещает спускаться вниз по Амуру и что на земле гиляков они бывают самовольно, с ведома лишь мелких маньчжурских чиновников. За это последние получают взятку соболями, выменянными у местных народностей. Маньчжуры подтвердили, что все туземцы, обитавшие по рекам Уссури и Амуру до моря, неподвластны китайскому правительству.
— Тыр показался, — заметил кто-то из археологов. Впереди маячил темный скалистый мыс, резко обрывающийся в Амур, Его вершину венчала топографическая тренога.
И вот уже я отчетливо различаю на берегу крутого мыса два небольших домика с пристроенными вплотную к ним сараями, покосившуюся изгородь, а рядом с ней — пасущуюся корову.
И тут Алексей Павлович произнес загадочную фразу, которая всех на катере удивила, а что касается меря, то я просто-напросто опешил. В самом деле, разве не странно прозвучали окладниковские слова: «До сего места царь Александр Македонский доходил и ружья спрятал и колокол оставил».
— Как это понимать? — почти растерянно спросил я.
— Это выдержка, может быть не очень точная, из «Чертежной книги Сибири», выпущенной в начале восемнадцатого века сыном тобольского стрелецкого сотника Семеном Ремезовым, — немного помолчав, ответил Окладников. — На сводном чертеже «всех сибирских градов и земель» возле устья Амура была помещена надпись, которую я вам и процитировал. Рядом изображался город с башнями, а также предмет, напоминающий, очевидно, колокол.
— Фантастично!.. Как могло попасть на чертеж сибирских земель имя Александра Македонского? Что за неведомый город с башнями и колоколом изображен в устье Амура? — теперь не унимался с допросами Саня Новак.
— Имя Александра Македонского, — продолжал Алексей Павлович, — было хорошо известно образованным людям семнадцатого века, читавшим фантастическую повесть о походах этого полководца на край земли, где он будто бы построил высоченную каменную стену, за которую загнал два мифических народа, грозивших гибелью всему человечеству. Вот и решили некоторые люди, что «край земли», где была построена легендарная стена Александра Македонского, находится у самого Тихого океана. Если «стена» — чистейшая фантазия, то «город», нарисованный Семеном Ремезовым, имел определенную реальную основу. Более трехсот лет назад русские казаки побывали в низовьях Амура и увидели на Тырском утесе напротив устья Амгуни развалины древнего храма и две каменотесные плиты с надписями на тибетском, китайском, монгольском и чжурчжэньском языках. Эти сведения, думается, и нашли отражение в «Чертежной книге Сибири».
Тырские памятники видели и двести лет спустя, после открытия Амура для плавания русских судов. Один из первых исследователей Амура Пермыкин сфотографировал их, а известный синолог архимандрит Аввакум прочитал надписи на плитах. Выяснилось, что эти плиты были поставлены в ознаменование сооружения буддийского храма, названного храмом Вечного спокойствия. Но судьба его, как пояснил Окладников, оказалась жалкой.
На этом Алексей Павлович прервал рассказ, поскольку катер приблизился к знаменитому утесу, и мы приготовились высадиться, чтобы осмотреть эту местность и провести небольшие раскопки. Конечно, увидеть то, что так ярко рисовалось в моем воображении, не пришлось. От храма Вечного спокойствия на поверхности земли ничего не сохранилось, но, орудуя лопатами, мы все-таки довольно часто натыкались на строительный материал. То это был серый с синеватым оттенком кладочный кирпич, то керамическая облицовка с затейливым растительным орнаментом. В большем количестве встречалась разнообразная кровельная черепица с отпечатками мешковины на внутренней, поверхности. Как пояснил Алексей Павлович, ткань отпечаталась еще на сырой черепице, которая при просушке укладывалась на полотнища мешковины.
Работали мы на месте бывшего храма недолго и к вечеру этого же дня, упаковав в ящик собранные находки, отдыхали на берегу близ катера. Из рук в руки переходил любопытный керамический диск, оказавшийся в единственном экземпляре, на котором было горельефное изображение докшита (божества- охранителя храма) с большим оскаленным ртом, широким носом и раскосыми глазами.
Алексей Павлович между тем продолжил свой рассказ:
— С падением власти монгольских ханов новая, минская династия Китая предпринимает попытки расширить свое государство. Императоры то и дело снаряжают огромные морские экспедиции на юг, в район Индийского архипелага. Одновременно они пробуют закрепиться в северных районах Дальнего Востока, в бассейне Нижнего Амура (в стране Нургань), где жили племена гиляков, и даже на Сахалине, где обитали айны. О полной безуспешности таких попыток Китая расширить свои границы в низовьях Амура красноречиво свидетельствует печальная судьба храма Вечного спокойствия, остатки которого по сей день покоятся на дне Амура у утеса Тыр.
И все-таки, как разворачивались изложенные выше исторические события?
Подробнейший ответ на этот вопрос я получил уже после возвращения из экспедиции. Окладников посоветовал мне заказать копию доклада В. Васильева, напечатанного в «Известиях императорской Академии наук» за 1896 год, где излагалась история появления на Амуре этого памятника.
Расшифровать надписи на тырских каменных плитах было нелегко из-за значительных пропусков текста. Но как бы там ни было, первый относительно полный перевод на русский язык осуществил известный монгололог А. П. Позднеев в конце 90-х годов прошлого столетия.
Более тщательные копии с текстов удалось сделать прибывшему специально из Владивостока коммерции советнику М. Г. Шевелеву по разработанному им самим способу: памятник был вначале покрыт белилами, и когда они впитались и засохли, он стер их катком с поверхности так, что остались уцелевшими только иероглифы.
В своих «Записках о надписях, открытых на памятниках, стоящих на скале Тыр, близ Амура» Васильев сообщает, что первые попытки минов проникнуть в этот район, судя по тексту памятников, были будто бы сделаны во второй половине XIV века, но безрезультатно. И только весной 1411 года в низовья Амура направилась военная экспедиция во главе с придворным чиновником Ишиха. Она состояла из «1000 с лишком правительственных солдат на 25 больших судах». К зиме следующего года Ишиха достиг низовьев Амура, а осенью 1413 года по его приказу на утесе в местности Тыр был сооружен храм-кумирня Вечного спокойствия и установлены две каменные плиты с текстами на четырех языках. Текст второго тырского памятника гласил, что спустя двадцать лет Ишиха вновь появился на утесе. Прибыл он теперь с отрядом в 2000 человек на 50 судах. Храма Ишиха не увидел, от него осталось только одно основание.
«Все было разрушено местными жителями, которые тем самым, вопреки тексту первого тырского памятника, высказали свое истинное отношение к попыткам минских властей подчинить племена Амура
