тускло мерцал огонек. Совсем стемнело, когда мы вошли в дом Миши Каза. Уснули на звериных шкурах.
Поселок Агзу расположен на левом берегу Самарги в устье ее левого притока Агзу. После резкого сужения долина делается широкой, коренные берега расступаются на несколько километров. В прошлом население было разбросано отдельными кочующими семьями по всей долине Самарги и ее притокам. Теперь оно сосредоточено в трех пунктах: Самарга, Унты и Агзу.
В Агзу каждая семья имеет дом, огород, многие держат коров, свиней и кур. Есть в поселке, клуб, больница, магазин и четырехклассная школа.
Жителей мы встретили мало, преимущественно стариков и инвалидов. Все остальные отправились к морю на рыбалку. По окончании путины они вернутся домой и станут готовиться к зимней охоте. Нас познакомили со старейшими жителями Петром Ивановичем Камандигой и его женой Дарьей Ивановной, которым по паспорту 95 и 80 лет. Оба они бодры, хорошо слышат и с охотой вступают в разговор.
Три дня, проведенные в Агзу, были посвящены сборам: необходимо было запастись продуктами, насушить сухарей, подковать лошадей, подготовить подъем груза на батах и вьючный караван. Одна из лошадей или ушибла ногу, или была укушена змеей. Оставили ее в поселке, а взамен получили другую. По- прежнему мы имели двух вьючных лошадей, на каждую из которых приходился весьма солидный груз.
Все дни, проведенные в Агзу, были теплыми и солнечными. Рано утром в долине Самарги стлалась плотная пелена тумана. К 11—12 часам туман постепенно рассеивался, появлялись просветы голубого неба, через которые прорывались жаркие лучи июльского солнца. Днем небо покрывалось кучевыми облаками. С заходом солнца быстро холодало и приходилось надевать телогрейки. По словам местных жителей, такого холодного июля не было давно. Обычно в это время устанавливается устойчивая теплая погода.
Утром в день отъезда к школе, где мы остановились, собралось все население поселка. Старики крепко пожимают нам руки и желают удачи.
Состав отряда несколько изменился. Подъем груза на бату поручили Андрею и новому нашему спутнику — Петру. Жена Андрея с дочкой остались в поселке. Присоединился к нам и Иван Анделеевич Камандига. Он и Миша Каза пойдут с лошадьми. О Камандиге говорили как о мастере на все руки — он и лошадь подкует, и, бат построит. Для нас такой человек был просто необходим. Мы не были уверены, что к устью Первого Заура вовремя будет поднят заказанный нами бат: настораживала очень дождливая погода. А это означало, что потребуется строить судно самим. Дело, как мы убедились позднее, непростое. Мы попросили Ивана захватить специальные инструменты, перешедшие к нему от отца — большого мастера постройки долбленых лодок.
Когда я впервые встретился с Иваном Анделеевичем, он не поразил меня ни своей внешностью, ни интересом к путешествию. Это был коренастый, как большинство удэгейцев, невысокий человек с очень живыми карими глазами. Ему было около пятидесяти лет. Он долго не соглашался отправиться с нами. Его, по-видимому, смущали незнакомые места. Ведь здешние жители хорошо знали только долину Самарги и ее притоки. Лишь очень редко кто-либо уходил через перевал в бассейн Хора, где жили их родственники. А на Анюе никто из них никогда не был.
После длительных уговоров Иван все же согласился идти с нами через перевал. Он оказался нашим верным спутником на всем длинном, полном трудностей и неожиданностей пути. Вместе с ним мы спустились по Анюю и расстались в Хабаровске. На всех этапах маршрута он был расторопным, смекалистым, инициативным помощником.
Нам предстояло подняться по порожистой реке Дагды, перевалить на западный склон Сихотэ-Алиня и но незнакомой долине Анюя, преодолевая множество порогов, спуститься до поселка Бира — первого значительного населенного пункта в низовьях этой реки. Успех всего предприятия во многом зависел от того, сможем ли мы найти удобный перевал в верховья Анюя, будут ли, как уславливались, подняты баты к устью Первого Заура, не опрокинет ли все наши расчеты погода, крайне изменчивая в это время года, и т. д. Расспрашивая местных жителей о перевале, мы так и не смогли окончательно определить направление движения, оставив решение этого вопроса до встречи с работниками метеостанции в Юге — последнем населенном пункте на восточном склоне. Остался нерешенным вопрос: на чем сплавляться по Анюю — на бату или плотах? Мои спутники имели опыт работы на реках Алтая, где обычно пользуются плотами. Иван Камандига знал только один транспорт — баты и категорически возражал против сплава на плотах.
Первые несколько километров мы быстро двигались по тропе в окружении живописного пойменного леса из белокорого ильма и березы. Здесь расположены покосы жителей Агзу. Дальше тропа становилась все менее и менее заметной и вскоре вовсе пропала. Мы снова оказались в труднопроходимых зарослях уремы. Пошли в ход топоры. В густых зарослях благоухающего чубушника и цветущей сирени проделывались проходы для лошадей.
Вокруг множество следов медведя и лося. Они так свежи, что, кажется, звери только-только ушли отсюда, уступая нам дорогу.
Два последующих дня, преследуемые тучами комаров и мошки, продолжали двигаться по уреме очень медленно, отвоевывая у тайги каждый метр пути. В один из дней для обеденного привала выбрали берег Самарги с зарослями чозении и высокотравьем. Лошади спокойно паслись, но затем, заедаемые гнусом, вышли к реке, постояли и вброд направились на противоположный берег. Видно, их тяготило наше путешествие, и они решили возвратиться к морю, на свои любимые пастбища. Создавалось очень серьезное положение — мы могли остаться без транспорта и потерять на поиски лошадей много драгоценных дней. Выручил нас Женя. Не раздумывая долго, он переплыл несколько проток стремительной холодной Самарги и начал преследование. Чувствуя погоню, лошади пошли вниз по долине, изредка останавливаясь, чтобы сощипнуть особенно привлекательные пучки трав. Жене все же удалось настичь беглецов, и к концу дня он вернулся страшно усталый, дрожащий от холода, но довольный.
Завьючили лошадей и тронулись в путь по левому берегу Самарги. Ночь выдалась теплая. Вся долина была заполнена густой пеленой тумана.
Предстоял очень трудный участок пути в устье реки Иссеми. Долина здесь сильно расширялась, русло реки разбивалось на множество проток. Этот день запомнился нам как один из самых трудных.
Отряд медленно двигался в сопровождении плотного роя гнуса, висящего над головой и нещадно жалящего лошадей. Жарко и душно. Непрерывные переправы через старые русла и протоки. Лошади спотыкаются и вязнут. В довершение всего к вечеру пошел дождь, и до устья Иссеми мы добрались насквозь промокшими. Просушка имущества у костра, заняла несколько часов, в палатки забрались только в полночь.
Первую половину следующего дня пробивались в поисках брода через Иссеми и, наконец, вышли к подножию коренного берега, где среди огромных гарей встречаются островки елово-кедрового леса. Они сохранились только в наиболее увлажненных местах в долинах ручьев. Передвижение по молодым гарям очень трудно и опасно. Для лошадей пропиливали и прорубали проходы, а люди вынуждены были карабкаться через скользкие необъятные стволы поверженных елей и лиственниц. Лес этот сгорел совсем недавно, в 1953—1954 годах. Обгоревшие черные стволы производили мрачное впечатление. Удручающая тишина нарушалась только скрежетом качающихся деревьев и грохотом падающих великанов.
После многодневного движения по долине хотелось посмотреть на эту местность сверху. Отправив Мишу и Ивана с лошадьми к устью реки Сабу, остальные трое решили подняться на вершину с абсолютной отметкой 980 метров. Подъем был утомительным. Шагали не по земле, а по огромным стволам поваленных деревьев. Нередко приходилось прыгать с одного дерева на другое, что было небезопасно, особенно после дождя.
Весь южный склон покрыт горелым лесом. И далека вокруг были видны серо-фиолетовые пятна горельников. Большинство из них — наследие японских концессий, хищнически уничтожавших леса и в 30-х годах вызвавших многочисленные пожары. Огонь поглотил кедрово-широколиственные и елово-пихтовые леса. Наиболее старые гари уже успели порасти вторичными лиственнично-березовыми лесами. Те же, по которым мы двигались появились в 1953—1954 годах.
Вершина горы оказалась почти сплошь, залесенной, с очень небольшим обзором только на юг, где виднелись крупноглыбовые осыпи серых песчаников. Северный склон покрыт сохранившимся от пожара елово-лиственничным лесом с мощным покровом из сфагновых мхов и зарослями багульника, под которыми уже на глубине нескольких сантиметров оказался слой мерзлого торфа мощностью более метра. Этот факт указывал на широкое распространение на Сихотэ-Алине многолетнемерзлых пород, особенно на северных слабо прогреваемых склонах и на высотах около тысячи метров.
