Вслед за «москвитинской» экспедицией последовали Сахалинская — по пути сподвижника Невельского Н. К. Бошняка, Камчатская — по пути С. П. Крашенинникова и другие. Но не числом пройденных маршрутов измеряется последнее двадцатилетие, не километрами...
Прекрасен наш Дальневосточный край увиденным: многочисленные пещеры и вулканы, леденящие даже летом бурные реки, горячие источники и гейзеры, шумные птичьи базары и уникальные лежбища морских котиков. Столько чудес щедро подарила природа людям! Но главное — прекрасен наш край мужественным, работящим, хлебосольным народом. Кажется, и не очень силен в истории живущий в медвежьем уголке дальневосточный северянин или южанин, но какими-то неведомыми путями получил он в наследство от первопроходцев обстоятельность в делах, страсть к движению в места новые, неведомые и особый, выверенный суровой жизнью свод законов о товариществе — настоящем, надежном. Горьки для такого человека обманы, разочарования, но исходит о величественной природы чудотворный эликсир. И новой верой в лучшее осветляется он.
Олег Дзюба
Остров краболовов
Вечером Харитонов позвал меня на рыбалку. Встретились мы на берегу, где я добрый час мерил шагами галечную полоску пляжа, окаймлявшего весь остров, ожидая появления мотоботов.
— Рано еще, — заверил он. — Еще и Щепин не пришел, а он из самых резвых. Значит, далеко нынче мужики забрались, да ничего, к закату вернутся.
По часам до заката было рукой подать, но, пожалуй, Харитонов был прав. Это на суше ночную темноту подгоняют бесчисленные камчатские сопки, гасящие солнечные лучи. Мы же были на острове, там ничто, кроме волн, не могло отнять светлого времени.
Мы зашли в островную контору, маленький домик, где располагалось все хозяйство Харитонова — радиорубка, комнатка для приезжих, загостившихся на Птичьем, да крохотная кухонька. Я полез в рюкзак за резиновыми сапогами, а Харитонов тем временем собирал в чулане свои снасти.
На крыльце он предложил мне на выбор массивный трезубец и маленькую острогу. Я и поинтересоваться не успел, что это за рыбалка такая будет с острогой, — на острове же ни рек, ни ручьев, один-единственный родничок. Потому люди и покинули Птичий лет пятнадцать назад. Кто-то из краболовов, задержавшихся на рейде из-за недолатанного механиками двигателя, добавил загадок, спросив:
— На «пасхальную» сторону собрались?
— Куда ж еще, — ответил Володя, — там сейчас самый отлив.
Дорога была недолгой. Впрочем, и не сыскать на Птичьем дальних концов. Поставь каким-то образом весь остров на большую столичную площадь, скажем около Манежа — наверно, еще останется место для автомашин.
Тропа петляла по склону. Зеленые перья трав, несмотря на календарный разгул лета, никак не могли перерасти засохшие прошлогодние стебли. И ни одной птицы кругом. Зря, что ли, давали острову название? Накануне рассказывали мне, что птицы оставили остров еще в войну. Тогда из еды на Птичьем не было ничего, кроме рыбы и крабов. Стоит ли осуждать островитян за то, что они весной собирали яйца? Так и извели чаек и кайр, а оставшиеся перелетели на одинокий утес, едва заметный на горизонте.
Наконец мы вышли к обрыву. Владимир, будто прознав о моих раздумьях, усмехнулся и, заложив пальцы в рот, по-разбойничьи свистнул. С дальнего склона взметнулась целая туча черных топорков и с криками закружила над нами. Красноклювые птицы бесстрашно реяли над самыми макушками безмолвных каменных истуканов, усеявших пляж. Теперь не надо спрашивать, почему этот берег прозвали «пасхальным». Выветренные, исхлестанные волнами каменные глыбы изрядно походили на каменных стражей острова Пасхи. Перекошенные в безмолвном крике рты, зачерненные недобрыми тенями глазницы. Правда, у самого грозного стража на макушке зеленела травка и по ней расхаживал невозмутимый топорок, первым из всей стаи решивший пренебречь нашим появлением.
Зато одинокий сивучонок, разлегшийся на валуне у самого берега, был явно встревожен. Несколько секунд хватило ему для размышлений, стоит ли обращать внимание на пришельцев и горластых птиц. Осторожность победила. Рыжий зверь зашлепал ластами и без брызг ушел в воду.
На «пасхальном» берегу я догадался о том, для чего Харитонов держит в своей кладовке целый арсенал острог. По прибрежным камням можно было без риска уходить далеко в море. Складчатое, каменистое дно отлив разделил на множество неглубоких озер, в которых вполне могла быть не успевшая уплыть рыба.
С первых шагов Володя вдруг забалансировал на месте, вглядываясь в воду, потом уверенно, без размаха, ударил острогой и тут же отправил в прихваченный мешок первую камбалу. Ноша его быстро тяжелела, а мне не везло, сколько ни склонялся я над морскими омутами.
Пора было и возвращаться, а моя сумка все пустовала. Уже и Харитонов, призывно помахав рукой, повернул к берегу, уже и солнце собралось распрощаться с островом, а ни одной рыбины я так и не добыл. Отчаявшись, я решил напоследок проверить глубокую расселину, затененную одиноким рифом и, ни на что особенно не надеясь,тюкнул трезубцем по дну. Зубья равнодушно лязгнули по камню, зато в соседнем бочажке забурлила вода. В нем было посветлее и, с досадой вспомнив о забытом фонарике, я различил в глубине довольно крупную треску, а снова опустив зубья в воду, обнаружил, что рыбина куда-то пропала. В чистой, на глазах темневшей воде не было ничего, кроме спутанных лохмотьев морской капусты.
— Рядом посмотри, — крикнул уже с берега Харитонов, иронично наблюдавший за моими охотничьими уловками.
И верно. Куда ж еще было подаваться моей добыче, как не в другое озерцо — через просвет в каменных плитах. Да на рыбье счастье высыпали первые звезды, и я повернул назад, осторожно ступая по зубчатым складкам дна.
Мы перевалили южный мыс. На рейде, где недавно чернел лишь плавучий кран, без которого не перегрузить улов на приходящую с рыбозавода баржу, стоял первый мотобот. От него отвалила моторка и застучала к острову. А стоило ее «Вихрю» затихнуть, как издали гулко раскатился рокот дизеля! Несколько мотоботов, меряясь скоростью, как на дистанции водного стадиона, мчали на ночлег.
— Спешат улов сдать, — подсказал Харитонов, — кто первым, тот свободен до утра.
Счастливчик подрулил к плавкрану с ходу и заглушил дизель, лишь наехав на причальные кранцы. Остальные мотоботы закружили поблизости, поджидая своей очереди, а еще через час, перегрузив стропы с пойманными за день крабами на заводской плашкоут, выстроились на рейде идеальным клином, напоминая стаю огромных серых птиц, приводнившихся на ночлег.
Лодка курибана долго еще сновала с острова на рейд, перевозя экипажи и растрепанные мотки сетей. В домиках засветились окна, над трубами закудрявились дымки. Подъехавшие парни снесли спутанные снасти под дощатый навес, зашагали к дому. Кто-то из них разглядел Харитонова в сумерках и крикнул издали:
— Ну как, комендант, заказ выполнен?
— Привезли тебе печенье, — успокоил Харитонов, — с лихвой, даже на шторм хватит.
— По всем делам к тебе?
— Я же здесь от колхоза на всю путину. Парни снасти ставят, я — берегом занимаюсь. Прямо-таки комендант Птичьего острова. Читал такой рассказ? У нас приключилось. На этом самом пляже.
Рассказ Сергея Диковского, погибшего на фронте журналиста и писателя, о схватке одинокого пограничника, заброшенного на необитаемый остров, с бандой японских браконьеров, я читал. Впрочем, кто не листал в детстве эту книжку о приключениях экипажа катера «Смелый», сторожившего наши границы? Только вот два Птичьих острова у побережий Камчатки. И описанный Диковским безлюдный островок, точнее одинокая скала, находится в Беринговом море, близ восточной окраины полуострова.
Зато у Птичьего, по склонам которого я бродил весь день, другая слава. Нет на нем котиковых лежбищ, как на Командорах. Не выходят на его холодный песок драгоценные пушные звери каланы. Не дымят вулканы, не прокладывали мимо него курс ни Беринг, ни Крузенштерн, ни Головнин. Но где еще так богато море камчатскими крабами, вишневыми красавцами, которым даже скупая на строки энциклопедия уделила отдельную статью? Поэтому и приплывают на Птичий каждой весной, едва лишь отступят зимние льды, краболовы колхоза «Красный Октябрь» и уходят по утрам мотоботы ставить снасти на таинственных
