...И мы, казаки, с ними з богдойскими людьми, войском их, дрались из-за стены з зори и до сход солнца.
...Круг того Ачанского города смекали, что побито богдоевых людей и силы их 676 человек наповал. А нашие силы казачьи от них легло, от богдоев, 10 человек... Да переранили нас, казаков, на той драке 78 человек, и те от ран оздоровили».
Хабаров по-хозяйски оценил богатства приамурские. В русскую казну ежегодно стало поступать ясака до «ста сороков» соболей — на пятнадцать тысяч рублей.
Царь Алексей через Дмитрия Зиновьева, посланного на Амур для уточнения границ русских, Ерофею Павловичу благоволил медаль золотую.
Легендарная битва при Ачане должна быть чтима не меньше, чем любое другое сражение, прославившее русских воинов.
Уже с середины XIX века многие исследователи пытались отыскать остатки Ачанского острога. Сделать это было нелегко: Хабаров в своей челобитной, продиктованной в Москве, при описании местности допустил ряд неточностей в названиях.
В 1946 году историки края были взволнованы сообщением: экспедиция Хабаровского пединститута обнаружила близ села Троицкого следы Ачанского городка! Даже солидные исторические издания поспешили опубликовать это известие, но, видимо, оно оказалось ошибочным. Через некоторое время в ученом мире стали высказываться сомнения.
Проявив изрядное упорство в исследовании исторического и этнографического материалов, Б. П. Полевой не раз в печати доказывал, что Ачанский острог был поставлен Хабаровым у нанайского селения Оджал, рядом с горой Оджал, и настойчиво призывал произвести археологические изыскания в этом районе. В 1969 году к поискам Ачанского городка подключился ученый секретарь Приамурского филиала Географического общества СССР, А. А. Степанов, а в последние годы — археологический отряд Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР. Многолетние поисковые поездки, анализ крупномасштабных карт и гидрологических материалов вызвали серьезные сомнения в возможности строительства Ачанского городка рядом с горой Оджал. Последние археологические раскопки, которые предложил и поддержал член-корреспондент АН СССР. А. П. Деревянко и в которых мне посчастливилось принять участие, дали основание А. А. Степанову заключить: Ачанский город Е. П. Хабарова находился на высоком мысе Кадачан, вблизи озера Болонь и современного нанайского селения Ачан. Работая с миноискателем, студент Новосибирского университета Игорь Васильевский отыскал не очень многочисленные, но убедительные металлические предметы времен русских землепроходцев.
Мисс амурчанка
Вкрадчиво подступала полночь, неся с собой зябкую речную свежесть. Палуба опустела. За кормой монотонно шипела вода. Амур казался безмерной черной пустыней, слившейся неизвестно где с небом, с колючим и холодным мерцанием редких звезд.
Я сошел в салон погреться. По безмолвной суете поднявшихся с мест пассажиров понял: приближаемся к Нижним Халбам. Катер сбавил ход. Ослепительно вспыхнул прожектор, уронив в темноту столб резкого света. Заметался палубный, подтягивая к выходу трап.
Всматриваясь в сторону спешно уходящих от катера пассажиров, я надеялся отыскать приметы села, но ничего, кроме клочка утоптанного песчаного берега, вырванного у темноты светом, прожектора, не увидел.
На берег я сошел последним с чувством безысходности, наугад побрел за возбужденно балагурящими парнями. Они шли в густую темноту, потревоженную сонной брехотней дворовых собак.
Скоро прорисовались одинокие, слабо засветившиеся окна. В темноте они казались надраенными листами латуни. Присмотревшись, я стал различать аспидно-черные контуры домов, деревьев. Облегченно вздохнув, закурил. Идущие впереди парни тем временем свернули куда-то в сторону так решительно, что я не успел их окликнуть, «Черт меня дернул ехать в экспедицию, — в отчаянии подумал я. — Сейчас даже куста не отыщешь для ночлега». Я решительно зашагал к первому попавшемуся дому, в окне от неспокойного пламени свечи тряслись искаженные тени людей.
Я постучал в окно. Визгливо простонала дверь дощатых сеней — и я увидел девушку. Перед собой она держала керосиновый фонарь, пристально всматривалась в темный двор.
— Кто там? — бросила она рассеянно.
— Простите, не подскажете, где мне найти директора школы? — спросил я упавшим голосом.
— Проходите в дом. Какой может быть разговор в темноте? — добродушно сказала она. — А я вас еще в катере заметила, все думала: зачем в наши Халбы пожаловали? Жителей мы своих знаем...
— Видите ли, — как можно внушительнее начал я, — мне нужен директор, чтобы у него узнать об экспедиции Окладникова.
Девушка ничего не ответила, только настойчиво повторила:
— Да не стойте же на улице...
Я вошел в просторные сени, увешанные сетями. Сети были переброшены через поперечные балки под самой крышей. На задней стене висела рыбацкая старая куртка, густо подернутая плесенью, словно инеем; рядом — ледоруб, острога с изрядно заржавленным до черной окалины трезубцем.
— Кто на Амуре Окладникова не знает?! — обрадованно сказала девушка. — В экспедицию, значит, к нему... Интересно! — потом, спохватившись: — В селе ли директор — сейчас узнаю.
Птахой она впорхнула в дом, оставив в сенях, на бочке, фонарь. Я сел на ящик из-под «сгущенки». Через приоткрытую дверь в сени лился мутный свет керосиновой лампы. Пахло застоявшимся дымом и плохо провяленной рыбой. «Это же та самая девушка, которая сопровождала своего больного деда», — осенило меня.
Легко скрипнула дверь, появилась девушка. Она остановилась в пролете двери, прижалась спиной к косяку и с сожалением произнесла:
— Утешительного ничего нет. Брат сказал, что экспедиция Окладникова вчера ушла катером вниз. У нас искали какие-то рисунки на камнях... Сам Окладников все расспрашивал старожилов о рисунках, говорил, что в тридцатых годах какой-то ученый видел их здесь. Но об этом не знают даже старики. Может, села перепутали. На Амуре есть еще и Верхние Халбы — тоже село нанайское.
— В какое село двинулась экспедиция?
— В Киселевку выехали... И директора в селе нет. В Хабаровск укатил.
Я готов был выть от отчаяния, потому что не знал ни одного амурского села. Да и теплоход прошел вниз — добираться придется какой-то оказией.
Девушка подошла к бочке, взяла фонарь и уверенно произнесла:
— Не беспокойтесь, ночь переспите в интернате. А утром что-нибудь придумаем... Безвыходных ситуаций не бывает.
— Мне остается только благодарить вас.
— Пустяки. Берите свой рюкзак, пойдемте в интернат, это рядом. Есть все условия нормально отдохнуть, — заверила она.
— Простите, так получилось, но... как зовут вас? — растерянно спросил я и, дождавшись ответа, назвал себя.
— Аня. Пойдемте, время позднее...
Мы вышли во двор. В домах погасли огни. Безмолвная тишина, какая бывает в глухих селах, с неясным и далеким звоном охватила этот краешек уснувшей земли. Пряно пахла уже заколосившаяся зубровка — и кружила голову...
Проснулся я рано с неожиданной легкостью, немало удивился: вчерашний день не оставил ни следа усталости,
Я вышел на крыльцо, сел, чтобы, наконец, обозреть то, что так тщательно скрывала от меня диковатая, глухая ночь. На чернильном горизонте стояли обрывки слоистых облаков, подсвеченные с земли вздрагивающим малиновым светом разгоравшейся зари. Село, уютно растянувшись рядком домов на
