стилизованную голову змеи или дракона.
Беспокойное ожидание глиссера не позволяло слишком предаваться размышлениям, и я, закончив наскоро осмотр дюны, направился к берегу. Аня уже сидела там на огромной коряге, похожей на кость ископаемого животного. Находки я выложил на песок перед Аней.
— И все это в нашем селе? — удивилась Аня. — У меня такое впечатление, что я уже встречала такие штучки... Мы в детстве играли такими черепками и железками... — Она разложила на ладони монеты, три наконечника в форме хвоста ласточки, призадумавшись, тихо сказала: — Старики говорили нам, что вещи эти древние. Их, кажется, маньчжурские купцы привозили на Амур для торговли.
— Маньчжуры действительно в дореволюционное время привозили товар для обмена с местными жителями, но чаще это была фаянсовая посуда, ткани, предметы первого обихода... Эти же находки никакого отношения к маньчжурам не имеют. Они чжурчжэньские, изготовлены между двенадцатым и тринадцатым веком.
— Удивительно! О чжурчжэнях вообще-то я слышала, видела экспозицию предметов в Хабаровском краеведческом музее. Приятно и трудно верить, что чжурчжэньские предметы находят в нашем селе. Подумать только: рядом с ними живем, а ничего не знаем...
— До недавнего времени на Амуре чжурчжэньские памятники находили довольно редко, а в последние годы это стало рядовым явлением. Находками славилось Приморье.
— Я где-то читала, что современные нанайцы — далекие предки чжурчжэней, — сказала Аня.
— Так считал, по крайней мере, знаменитый этнограф Лопатин. Найденные им этнографические параллели убедительно показали этническую близость этих народов. Ведь для чжурчжэньских племен рыболовство было столь же естественным занятием, как и для нанайцев, да и других народов Амура. Чжурчжэни также ценили осетра и калугу, из пузырей которых, как и нанайцы, варили прочнейший клей для изготовления своих корьевых оморочек. Охотились с собаками, устраивали засады, использовали подманку, ставили капканы. В религии отмечалось поклонение духам природы. Те и другие совершали обряды, связанные с шаманизмом. В общем, доказательства убедительные, не правда ли?
Аня слушала с нескрываемым вниманием, словно сейчас решалась ее судьба, изредка бросая доверчивый взгляд то на меня, то на находки.
— Посмотрите, я, кажется, разглядела отпечаток пальца, — восторженно произнесла Аня и протянула не совсем целехонькую ручку сосуда. — Вот вам и автограф древнего гончара. Кстати, когда могли оставить этот автограф?
— Более семисот лет назад, — ответил я.
Действительно, на внутренней стороне широкой ручки со всей ясностью выступал пальцевой узор. В связи с этим мне вспомнилась такая любопытная деталь: анализ папиллярных узоров, оставленных на сосудах различных эпох, показал, что они принадлежали искусным женским рукам. Что ж, такое суждение имеет право на существование, но не исключает и противоположного мнения. Достоверных надежных различий между пальцевыми узорами мужчин и женщин пока не выявлено...
Интересной представляется гипотеза, поддерживаемая рядом археологов: толчком к возникновению первых орнаментов на сосудах послужили случайно оставленные на них отпечатки пальцев. Гипотеза, конечно, не лишена оснований. И далеко за примером отправляться не надо. В 1969 году на раскопках в селе Желтый Яр Еврейской автономной области я видел в огромном количестве керамику, щедро орнаментированную отпечатками подушечек пальцев и ногтей. И этот археологический памятник датируется первым тысячелетием до нашей эры.
Сама история полна загадок, но еще больше их в археологии. Поэтому я нисколько не удивился, когда Аня вполне серьезно спросила: имели ли чжурчжэни собственную письменность? Ничего удивительного в ее вопросе не было. Просто все собранные мной монеты она приняла за китайские, хотя одна среди них оказалась чжурчжэньской.
И я ей старательно объяснял:
— Четырьмя иероглифами здесь указан девиз правления чжурчжэньского императора, — начал я, отмечая на монете спичкой крестообразно расположенные иероглифы. — Выходит, что письменность была.
— Была, — согласилась Аня и закивала головой. — Но я считала эту монету китайской. Чего-чего, а таких монет в каждом амурском селе можно найти в изобилии. И какая разница... Такая же форма, такие же иероглифы, такое же квадратное отверстие в центре... — с долей сомнения закончила Аня и протянула мне как доказательство китайскую монету эпохи династии Сун.
Аня была права. Внешнего различия никакого. Чжурчжэни, выпуская собственные монеты, по давней традиции сохраняли облик китайских монет того же времени.
С момента создания самостоятельного государства Цзинь чжурчжэни почти сорок лет не имели своей монеты, а в обращении ходили только китайские. Откуда такое изобилие чужой монеты? Дело в том, что в победоносной войне с Северным Китаем чжурчжэни захватили огромную императорскую казну, целые возы связанных на нитку монет. Только казна царства Ци составила сто сорок миллионов связок, а в каждой связке было от пятисот до тысячи монет. Был ли смысл чжурчжэням первое время налаживать свой собственный выпуск монет? Видимо, нет.
Даже после того как в империи Цзинь были учреждены монетные дворы и стали отливаться свои собственные бронзовые монеты, в пышно царствующем государстве их не хватало, и поэтому-то наравне с чжурчжэньскими долгое время имели хождение китайские. Отсюда такое изобилие китайских монет на берегах Амура! В то же время чжурчжэньские монеты относительно редки. Очевидно, их выпускалось мало, поскольку в «Истории Цзинь» мы находим постоянные упоминания о нехватке медной монеты.
Еще более редки клады чжурчжэньских монет. Археологам известен пока единственный клад из села Афанасьева в Приморье. Из ста тридцати двух монет клада только одна оказалась чжурчжэньской! В настоящее время известно, благодаря работам Эрнста Владимировича Шавкунова на городищах Приморья, что переоценивать развитие монетного дела у чжурчжэней нельзя, несмотря на оригинальность их монетной системы. Ряд статей Шавкунова, посвященных характеристике нумизматических сборов, вполне убедительно это раскрывает.
— Как все сложно, казалось бы, в таком простом вопросе, как монетное дело, — заметила Аня.
— Действительно сложно. В свое время я изучал монетную систему чжурчжэней, и на меня потоком навалились вопросы, которые самостоятельно решить не удавалось. Помог Эрмитаж. Заведующая отделом дальневосточных монет Нина Владимировна Ивочкина четыре года терпеливо, прямо-таки самоотверженно, отвечала на все самые заковыристые вопросы по нумизматике, определила почти всю коллекцию монет, рекомендовала литературу. Удивительный человек!
Аня неожиданно соскочила с коряги, тряхнула головой, чтобы убрать с лица упавшую прядь волос, насторожившись, тихо сказала:
— Слышите? Кажется, с верховьев идет глиссер...
Мне пришлось напрягать слух, чтобы уловить этот далекий гул, напоминающий скорее нестройное завывание.
— Слышу, но что-то неясное...
— Пока появится глиссер, расскажите, как погибло государство чжурчжэней? Знаю, что кто-то разгромил, — и все...
— Представлять политическую ситуацию, предшествующую гибели чжурчжэней, трудно. Она оказалась довольно сложной и запутанной. Судьба империи Цзинь в последнее десятилетие складывалась печально. На исторической арене появился основатель новой мировой империи Чингисхан, который считал чжурчжэней первым заклятым врагом. Находясь уже на смертном одре, Чингисхан завещал своему преемнику Угэдэю покончить навсегда с Цзинь, и тут же предложил план их разгрома. Чингис умер, так и не дождавшись победы в затеянной им войне с чжурчжэнями. Войну с Цзинь закончил Угэдэй. Монголы испепелили города, станицы (улусы) чжурчжэней. Последний император чжурчжэней, не желая, сдаваться монголам живым, повесился, приказав своим подчиненным после смерти сжечь его тело. Некогда цветущий край обезлюдел, опустел. Остатки разбитых чжурчжэньских воинов разбежались по просторам приамурской тайги, часть их осела в Северной Маньчжурии. Край оставался пустым до прихода русских землепроходцев; их встречали уже потомки чжурчжэней — нанайцы, ульчи.
Вот уж поистине справедливы слова: «Можно уничтожить государство, но нельзя уничтожить его
