У Норки был удачный день. Секретный запас филина, который она в тишине и спокойствии пересчитала в своем убежище, прежде чем спрятать, составил немыслимую сумму: четыре золотых, шесть полузолотых, пятнадцать гильдов и пятьдесят две общинки. Вдобавок к этому подарку судьбы (который, в конце концов, достался не ей, а ее другу, хотя это тоже было чудесно), на пристани толклось много беспечного народу и почти не было стражи. Уже после полудня у нее было улова достаточно, чтобы угодить Мастеру.
Пробираясь к таверне «Побитая шавка», Норка заметила на улице мужчину. Он был одет очень прилично: одежда была хорошего качества и чистая. Что-то заставило ее проследить за ним. Он и двигался не как человек из Трущоб. Сам того не осознавая, он Держал голову с высокомерием знати. Она тихонько улыбнулась. Если он торговец или мелкий дворянин, случайно забредший в Трущобы, от Норки ему не уйти. Очень осторожно она подкралась поближе.
Норка проделала все виртуозно: секунду назад все его вещи еще были при нем, а уже в следующую — его элегантный кожаный кошелек лежал за пазухой У Норки. Затем девушка влезла на крышу разваливающегося склада и оттуда стала наблюдать за удаляющимся мужчиной.
Когда он скрылся из виду, она осмотрелась, вынула кошелек и заглянула в него. Норка чуть не свалилась с крыши: в кошельке было пять тяжелых полновесных золотых империалов, миниатюра с портретом дворянина и кольцо из золота и оникса с печаткой. Ее охватила паника. Ей достался необычный кошелек: это была плата за убийство.
Норка попыталась успокоиться и все обдумать. Она достала из кошелька миниатюру и уставилась на нее. Пять империалов — целое состояние, и, должно быть, жертва — очень важный человек. На миниатюре был изображен в профиль молодой человек со смуглой кожей, как у большинства жителей Бараглафа, светло-карими глазами, классическими чертами лица, черными волосами. Это был очень хороший портрет, решила Норка, потому что молодой человек, казалось, вот-вот обернется и заговорит с ней. Норка всматривалась в него, пытаясь запомнить лицо. Потом со вздохом собралась убрать портрет обратно в кошелек, но поймала себя на том, что кладет его отдельно. Ей очень хотелось оставить его себе и сохранить все в тайне, не взирая на возможные последствия. Она задрожала. Потом стала рассматривать кольцо с печаткой. На ониксе была выгравирована печать, которая ни о чем ей не говорила: бабочка с раскрытыми крыльями, заключенная в шестиконечную звезду.
Наконец, решив, как надо поступить, Норка спустилась с крыши и направилась к «Побитой шавке». Что бы ни произошло дальше, Хижан, по крайней мере, не сможет обвинить ее в том, что она провела еще один бесплодный день.
В «Побитой шавке» было очень людно и шумно. Хижан, оберегая забинтованную руку, сидел во главе стола. На этот раз, когда Норка приближалась к столу, не было никаких насмешек и комментариев, Хижан вопросительно приподнял бровь.
— Что у вас с рукой, Мастер? — спросила она вместо приветствия.
— Ничего страшного, Норка. Просто небольшая драка. Но человек Ибханы получил ножик в бок. В конце концов пришлось прибегнуть к этому способу. А как твоя охота сегодня, Норка?
— Я, кажется, превзошла себя, Мастер. — Она бросила кошелек на стол перед ним. — Я стащила его у человека, которого приняла за прохожего, случайно забредшего в Трущобы.
Хижан высыпал содержимое кошелька на стол. Золото зазвенело и рассыпалось, сверкая, как звезды на темном небе.
— Боги праведные, — выдохнул один из помощников.
Хижан взял в руки кольцо.
— Дом Ажеров. Твоя жертва — он видел тебя, Норка?
Она покачала головой.
— Ты уверена?
— Он даже не дернулся, Мастер. — При виде напряженного взгляда Хижана ужасная догадка посетила ее: «Он мог знать, что я иду за ним, и специально притворялся — но это же бессмысленно. В ловушку вряд ли положили бы империалы».
Хижан молчал так долго, что Норка уже было подумала, что он от злости потерял дар речи. Он ведь предупреждал ее, чтобы оставила в покое обитателей Трущоб, а она не послушала.
— Ну что ж, Норка, — сказал он, когда тишина стала невыносимой. — Ты не оставила мне выбора. Мне придется повысить тебя до Подмастерья, хоть ты и мала еще для этого. — Он указал на империалы на столе. — Ты уплатила Гильдии налог за семь лет службы в качестве Подмастерья. — Он сложил все обратно в кошелек и встал. — Пойдем со мной, я отведу тебя в Совет нашей Гильдии и оформлю тебя по всем правилам.
— Вы очень добры, Мастер, но не думаете ли вы, что это всего лишь слепой случай?
Хижан взял ее за подбородок:
— Случайность это или нет, Норка, ты не оставила мне выбора. Даже если бы я захотел выдать тебе твою долю ученика, у меня не набралось бы сдачи. Твоя доля — две пятых, Норка, это очень малое вознаграждение за такую добычу, и то она составила бы двести золотых, или четыреста полузолотых, или двенадцать тысяч гильдов. Так что будем считать, что ты — Подмастерье, Норка.
Акулья Наживка не любил трактир «Костяной гребень». Он находился на границе портового района и района Храмов, и сюда часто забредали богатые бездельники, которые воображали, что тем самым бросают вызов всем опасностям. Цены здесь были высокие, а эль плохой (хотя вино вполне даже ничего), и к тому же здесь он всегда чувствовал себя у всех на виду.
Но Венихар Гобез-Ихав не спрашивал о том, что ему нравится, и уж, конечно, старик не приглашал грузчика во Дворец.
Торговля шла вяло. Он обвел взглядом всех, кто был в трактире, и не заметил никого, кто внушал бы ему подозрения. Венихар Гобез-Ихав занял столик в стороне, у окна, оттуда можно было видеть всех и не опасаться, что их подслушают. Акулья Наживка подсел к дворянину.
— Вот, — начал он, передавая ему рисунок Мышки.
Старик улыбнулся:
— Она — чудо. Что ты можешь о ней рассказать?
— Ее родители — торговцы цветами. Бедны, но очень трудолюбивы. Они в дочери души не чают, что в Трущобах означает, что ее не бьют и ей всегда хватает еды. Вен, — добавил он, заметив отсутствующее выражение на лице собеседника. — О чем ты думаешь?
— Такой талант заслуживает, чтобы его развивали. Мне даже жаль, что у нее есть родственники. Дому Ихавов было бы легче принять ее, если бы она была сиротой.
Акулья Наживка горько улыбнулся:
— Поговори с родителями. В Трущобах все продается.
Венихар Гобез-Ихав холодно взглянул на него:
— Я не это имел в виду. Между прочим, Ан…
— Акулья Наживка.
— Как угодно. Я слышал, как Адеран Денихар посылал проклятья в адрес «этого чертового смутьяна- грузчика». Кажется, два его корабля не разгрузились до полуденного прилива, и он был очень недоволен.
— Я не удивляюсь. — Акулья Наживка неожиданно улыбнулся. — И мне ничуть его не жаль. Если этот негодяй с крепкими кулаками не будет платить моим людям нормальное жалование, пусть его товары хоть совсем сгниют.
Венихар вздохнул.
— У тебя просто талант заводить врагов и не хватает ума выбрать себе верных сторонников. Ты что, хочешь, чтобы тебя убили?
— Может быть и так, — мрачно ответил Акулья Наживка.
Старик перегнулся через стол и схватил его за руку.
— Это не ответ. Почему ты не идешь домой?
— Домой? Домой? — Грузчик горько рассмеялся. — У меня нет дома, Вен. Есть только клетка. И я лучше умру, пытаясь сделать что-нибудь полезное, чем буду экспонатом в проклятом зоопарке знати.
— Ты считаешь это полезным? Стоит ли рисковать ради горстки неграмотных рабочих?
