мои сомнения. В тот момент мне даже не приходит в голову, как ей это тяжело дается, не говоря уже о тех трюках, которые она предпринимает, чтобы узнать, где я: она просит Максима регулярно звонить мне на работу.
— Я не хочу с ним говорить, мне нужно только знать, он там?
После нескольких попыток Максим научился не сопротивляться. Он звонит, ему отвечает женский голос. Он придумывает что-то: то он журналист из «Вог» и хочет взять интервью, то он звонит от имени Би-би-си и просит материал для документального фильма.
— Синьор Снапораз вышел, — упорно отвечает женщина высоким резким голосом и вешает трубку.
— Видишь, значит, он точно там! — восклицает Гала сердито, и на глаза у нее набегают слезы, словно молчание, когда человек поблизости, подлее, чем когда он далеко.
Она права. Это я отвечаю Максиму. В моем городском офисе у меня нет персонала. И она знает это. Я поднимаю трубку и изображаю из себя собственную секретаршу. Когда мне не хочется разговаривать, я говорю, что меня нет. Откуда мне знать, что это ради нее? Тогда бы сердце у меня подпрыгнуло, и я бы стал скакать по комнате, как мальчишка. Почему она не звонит сама, чтобы я знал, что я ей так же дорог, как в моих мечтах? Практика измены гораздо сложнее теории.
Слава богу, все-таки есть и те дни, когда мы видимся и пьем наше счастье.
Эти божественные часы избавляют нас от всех наших страхов и опасений, хотя это совершенство питает нашу глупость на следующий день. Откуда дураку знаггь, что все действительно так совершенно, как ему кажется?
И однажды, в хаосе, который называется влюбленностью, я вдруг понимаю, что мои сложности во взаимоотношениях с друзьями и любимыми не оттого, что они не соответствуют их образу в моей голове, а оттого, что я сам не дотягиваю до образа, что им преподношу.
Вечером накануне моего отъезда в Голливуд происходит что-то странное. Я ужинаю с Галой в «Ла Чезарине»[254] на Виа Сицилия. Настроение у нас печальное. Несколько дней мы будем далеко друг от друга, но я обещаю звонить ей как можно чаще, и говорю, что в разумных пределах она тоже может мне звонить. Я достаю визитку и записываю для нее номер «Беверли Хилтон».[255] Когда я хочу отдать ей карточку, я вижу, как она смертельно побледнела и с ужасом смотрит на кого-то за моей спиной. Я оборачиваюсь и вижу какого-то парня у гардероба. Действительно, красавцем его не назовешь. Он машет нам.
— Кто это? — спрашиваю я, но не настаиваю на ответе, потому что вижу, что ей это неприятно.
Мы продолжаем разговор, но не проходит и пяти минут, как она говорит, что ей надо попудрить носик. Ее намерения абсолютно прозрачны, и этим она мне еще больше нравится. Гала исчезает в направлении дамской комнаты, парень идет следом за ней. Он слишком уродлив и слишком глуп и не представляет для меня опасности, поэтому я даю ей несколько минут и делаю знак официанту, чтобы нам принесли еще бутылку вина.
Это был, конечно, Джанни, но я пока не знаю о его существовании.
Он узнал новый адрес Галы сразу же после ее переезда, просто следуя по пятам за Максимом. На долгое время он оставлял ее в иллюзиях, что она смогла от него отделаться.
— Иногда женщине нужно дать время созреть, — говорил он доктору Понтораксу в Катании не без гордости за свой метод, который он вырабатывал в течение многих лет, — как вину.
Недавно Джанни позвонил Гале. То, как она ответила, выдало, что она влюблена, удачное обстоятельство, которое он может применить, чтобы сделать ее более сговорчивой. Как только он представился, она повесила трубку.
Он знал: единственное, что от него требуется, — появиться тогда, когда она вместе со мной, и дело будет в шляпе.
Джанни открывает дверь дамской комнаты.
Гала стоит у зеркала.
Он пинком открывает дверцы уборных, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Затем блокирует входную дверь мусорным ведром.
Его жертва вызывает у него уважение. Она невозмутимо продолжает красить губы, проводит языком по зубам и слизывает кусочек помады с одного из них. Словно она одна, она достает из сумочки расческу и начинает расчесываться, и все это время улыбается с чувством собственного превосходства. С этим он знает, что делать. Он любит, когда с ним играют.
Когда Гала возвращается, я не вижу по ней, что произошло. Она возбуждена в преддверии вручения мне «Оскара» и обещает смотреть прямую трансляцию. Я рассказываю, как мне не хочется всей этой поездки. Она, конечно, заметила, что мое здоровье ухудшилось в последнее время. Друзьям я хвастаюсь, что ослаб из-за долгих бурных ночей с Галой, но на самом деле мы больше сидим, влюбленные, взявшись за руки, а не катаемся по траве с бешеной страстью, чтобы это могло сказаться на моем здоровье. Мне кажется, у меня в спине что-то пережато, из-за чего кровь плохо проходит. Как бы то ни было, на нее это произвело так же мало впечатления, как и на Джельсомину, и она считает, что я должен перестать себя ограничивать ради себя самого и моей жены. Мы идем в ее квартирку и на прощание занимаемся любовью.
В ту ночь, когда я забираюсь в постель к Джельсомине, она думает, что мое плохое настроение объясняется нежеланием лететь в Америку. Я что-то бурчу и отворачиваюсь от нее. Почему я во сто крат нежнее с моей женой после целого дня, когда я мысленно изменял ей каждую минуту, чем после часа настоящей измены?
На следующий день, когда мы взлетаем с аэродрома в Фиумичино, Максим просыпается окончательно. Все происходит в выходные перед его первым съемочным днем. Он уже упаковал чемодан и приготовился по первому зову отправиться на съемочную площадку в Кортина д'Ампеццо. Всю свою роль он уже выучил наизусть. Когда он репетирует одну из кульминационных сцен и проверяет слалом в зеркале, ему звонят из Чинечитты. Помощник ассистента. К сожалению, американские спонсоры нашли более дешевую местность для съемки лыжных сцен. Максим холодно отвечает, что его не волнует, где это будет происходить.
— Нет, — смеется мужчина, — вы не поняли. Мы берем с собой только звезду. Остальную труппу мы наберем из румынских актеров.
Вечером Максим поднимается на высокую лестницу Ара Коэли.[256] Площадь перед собором крошечная, зато весь город лежит у твоих ног. Сюда они часто приходили с Галой наблюдать заход солнца, и прижавшись друг к другу, ждали пока не появятся первые звезды.
На этот раз он пришел один. Он позвонил Гале и рассказал новость. Она казалась искренне расстроенной, но, похоже, торопилась. Ей хотелось утешить его, и как можно скорее повесить трубку. Он знал почему, и это лишь усугубляло его печаль.
— Приходи скорей сюда, — сказала она ласково, — уксус нужно залить вином! Будем есть, пить и танцевать!
Он отказался от ее предложения. Но услышав его сдавленный голос, Гала подумать не могла, что это из — за нее, и решила, что он не в себе из-за своей так и не начавшейся карьеры. Ей и в голову не приходило, что она может вызывать жалость.
Ведь она была на вершине; один из самых знаменитых людей мира, мужчина, который мог получить себе любую женщину, хочет именно ее! Может быть, это были самые счастливые месяцы в ее жизни. Она, может быть, редко выходила на улицу, но внутри нее кипела жизнь, как никогда раньше.
— Или давай, я к тебе приду? — спросила она, наконец, потому что такое огромное счастье, как у нее, обязывает.
Но это прозвучало так тихо и неохотно, что Максим сделал вид, что не услышал.
Она была рада, когда Максим повесил трубку, ведь может позвонить Снапораз, сообщить, что он благополучно долетел, и если линия будет занята, он решит, что в этот момент она звонит ему.
Максим брал Галу за плечи и тряс. Он плакал из-за нее и вместе с ней. Он сочувствовал ей и ругал ее. Он слушал ее и утешал, и сказал без обиняков, что она наверняка не единственная любовница Снапораза, которую он ради своего удовольствия держит запертой в городе. Он кричал, что Снапораз — подонок и что она заслуживает лучшего. Но увидев ее горе, когда режиссер опять долго не давал о себе знать, он так же
