изображения героя. Ему приписывалась сила уничтожить все бедствия и восстановить справедливость; тысячи людей
готовы были отдать за него свою жизнь. Какое бы место он мог занять в истории, если бы его характер оказался на
1 Движение во Франции конца XIX века за войну с Германией, роспуск парламента и пересмотр конституции 1875 года, возглавляемое генералом Ж. Буланже (
58
высоте этой легенды!
Незачем повторять здесь, что толпа нуждается в религии, так как все верования, политические, божественные и со-
циальные, усваиваются ею лишь в том случае, если они облечены в религиозную форму, недопускающую оспариваний.
Если бы было возможно заставить толпу усвоить атеизм, то он выразился бы в такой же пылкой нетерпимости, как и
всякое религиозное чувство, и в своих внешних формах скоро превратился бы в настоящий культ. Эволюция маленькой
секты позитивистов любопытным образом подтверждает это положение. С нею случилось то же, что с тем нигилистом, историю которого нам рассказывает глубокий писатель Достоевский. Озаренный в один прекрасный день светом разума, этот нигилист разбил изображения божества и святых, украшавшие алтарь его часовни, потушил восковые свечи и, не
теряя ни минуты, заменил уничтоженные изображения творениями философов-атеистов, таких как Бюхнер и Молешотт, и снова благоговейно зажег свечи1. Предмет его религиозных верований изменился, но можно ли сказать в самом деле, что изменилось также и его религиозное чувство?
Некоторые исторические события, и притом наиболее важные, только тогда становятся понятными, — еще раз по-
вторяю это, — когда мы вполне уясним себе ту религиозную форму, в которую всегда, в конце концов, облекаются
все убеждения толпы. Существуют социальные явления, которые надо изучать скорее с точки зрения психолога, не-
жели натуралиста. Наш великий историк Тэн изучал революцию только как натуралист, вот почему генезис событий
часто ускользал от него. Он прекрасно наблюдал факты, но, не зная психологии толпы, не всегда добирался до их
источников. Факты испугали его своим кровожадным, анархистским и свирепым характером; он видел в героях этой
великой эпопеи только стаю диких эпилептиков, повинующихся без всяких преград своим инстинктам; однако все
насилия революции, убийства, потребность в пропаганде, объявление войны всем королям, легко объясняются, если
смотреть на них просто как на возникновение нового религиозного верования в душе толпы. Реформа, Варфоломеев-
ская ночь, религиозные войны, инквизиция, террор — все это явления тождественные, совершенные толпой, вооду-
шевленной религиозными чувствами, которые необходимым образом требуют истребления огнем и мечом всего того, что противится упрочению нового верования. Методы инквизиции — это методы всех искренно убежденных людей, и эти люди не были бы таковыми, если бы употребляли другие методы.
Перевороты, аналогичные тем, которые я только что приводил, не были бы возможны, если бы душа толпы не вы-
зывала их. Ни один из самых абсолютных деспотов не мог бы их вызвать. Когда историки рассказывают нам, что
