Он был поражен. Откуда она знает, эта простая женщина из совсем другой жизни? Как она одной фразой выразила его страсть к переводам?
— Полагаю, вы правы.
— В вашей душе скрывается поэт, — сказала Темперанс. — Вот уж никогда бы не подумала.
Теперь она определенно дразнила его.
— А… — Он вытянул свои длинные ноги. — Вы не знаете обо мне очень многое, миссис Дьюз.
— В самом деле? — Взгляд, брошенный за его плечо, подсказал Кэру, что она смотрит на его мать, в уголке беседующую с леди Бекинхолл. — Например?
— Я питаю неестественную любовь к марципановым сладостям.
Он скорее почувствовал, а не услышал, как она хихикнула. И от этого тихого, невинного звука на него повеяло теплотой.
— Я сто лет не пробовала марципановых сладостей, — тихо сказала Темперанс.
И ему вдруг страшно захотелось купить ей целую коробку только ради того, чтобы посмотреть, как она будет их есть. Ее губы станут сладкими от сахара, и она будет облизывать их. Одна эта мысль возбудила его.
— Расскажите о себе что-нибудь еще. Только правду. — Она смотрела на него таинственными бледно-карими глазами. — Где вы родились?
— В Шропшире. — Он смотрел в сторону, туда, где его мать что-то говорила другой леди. Она подняла голову, и в ее седых волосах блеснули драгоценные камни. — Фамильное гнездо моей семьи находится около Шрусбери. Я родился в Кэр-Хаусе, доме наших предков! Говорят, я был плаксивым, слабым ребенком, и отец отослал меня к кормилице, почти не надеясь, что я проживу и неделю.
— Видимо, ваши родители беспокоились о вас.
— Нет, — равнодушно сказал он, все это было старо как мир. — Я пробыл у кормилицы пять лет, и мои родители навещали меня только один раз в году, на Пасху. Я это помню, потому что отец обычно запугивал меня до безумия.
Он не понимал, зачем рассказывает ей об этом; едва ли он выглядел в этом рассказе героем.
— А ваша мать? — осторожно спросила Темперанс. Он с любопытством взглянул на нее.
— Она, конечно, сопровождала отца.
— Но… — Темперанс задумалась, как будто пытаясь разгадать какую-то загадку. — Она была ласкова с вами?
Он удивился. Ласкова?
Он снова взглянул на мать, теперь пробиравшуюся к своему месту. Ее движения были образцом холодной элегантности. Представить свою мать, ласкающей кого-то, было абсурдом.
— Нет, — терпеливо объяснил Кэр, как будто излагая сложности английской денежной системы китайцу. — Они приезжали не для того, чтобы обласкать меня. Они приезжали проверить, достаточно ли хорошо накормлен и ухожен их наследник.
— О, — тихо сказала Темперанс. — А ваша няня? Она вас любила?
Вопрос вызвал новую волну боли, прокатившуюся по его телу, оставив страшное, ни с чем не сравнимое ощущение, за которым последовала боль в плече. — Я не помню, — солгал Кэр.
Темперанс открыла рот, словно собираясь еще о чем-то расспросить его, но Кэр перебил:
— А вы, миссис Дьюз? Как вы росли?
Она поджала губы, как будто не хотела, чтобы их разговор принял другое направление. Затем вздохнула.
— Я родилась здесь, в Лондоне, недалеко от приюта. Отец был пивоваром. В семье было шестеро детей: Верити, Конкорд, который стал пивоваром, Эйса, я, потом Уинтер и моя самая младшая сестра, Сайленс. Когда я была маленькой, мой отец познакомился с сэром Стенли Гилпином, и под его патронажем основал детский приют.
— Прелестная сказка, — заметил Лазарус, не сводя глаз с ее лица. Она рассказывала свою историю как выученную наизусть. — Но в ней почти ничего не говорится о вас.
— Но, кроме этого, больше нечего рассказывать, — удивилась Темперанс.
— О, я думаю, есть, — мягко сказал он. Вокруг них начали рассаживаться люди, но ему не хотелось так быстро прерывать этот разговор. — Вас обучали чему-нибудь? Где и когда вы познакомились со своим мужем?
— Большую часть детства я провела дома, — не спеша, начала она. — Меня учила мать, потом она умерла, мне тогда было тринадцать лет. Моя старшая сестра, Верити, взяла на себя обязанность растить нас, младших детей. Мальчиков, конечно, отослали в школу. Но чтобы послать в школу и девочек, не было денег. Хотя я считаю, что наше образование было не таким уж плохим.
— Не сомневаюсь, — сказал Кэр. — Но вы не упомянули покойного мистера Дьюза. Кстати, я никогда не слышал, чтобы вы говорили о вашем муже.
Она отвела глаза и побледнела, что его очень заинтересовало.
— Мистер Дьюз — Бенджамин — был протеже моего отца, тихо сказала она. — Бенджамин учился на священника, но решил помогать отцу в устройстве приюта для сирот. Я встретила его, когда мне было семнадцать, и вскоре мы поженились.
— Вы говорите о нем как о святом, — сказал он с нескрываемой иронией.
Но миссис Дьюз оставалась серьезной.
— Да, он был святым. Он всегда был добрым и терпеливым с детьми; он был добр ко всякому, кого знал. Однажды я видела, как он снял с себя камзол и отдал его нищему, которому нечего было надеть.
Лазарус скрипнул зубами и, наклонившись к ней еще ближе, прошипел:
— Признайтесь, миссис Дьюз, вы установили в своей комнате алтарь, где бы можно было поминать покойного святого?
— Что? — Она изумленно посмотрела на него. Это лишь подогрело его желание еще сильнее оскорбить ее. Дать почувствовать, что он может получать удовольствие от переживаемых ею чувств. — Вы опускаетесь перед этим алтарем на колени и поклоняетесь своему Бенджамину. Неужели память о муже ночами согревает вашу одинокую постель? Или вы прибегаете к другим, менее духовным способам удовлетворения?
— Как вы смеете? — Ее глаза сверкали от гнева. Порочное сердце Кэра торжествовало при виде гнева, вызванного его словами. Она хотела встать, но Лазарус схватил ее за руку и силой заставил остаться на месте.
— Ну, потише, — приговаривал он. — Сейчас начнется музыка. Вы же не хотите устроить скандал и испортить все, что вам удалось начать с капитаном Ламбертом и сэром Генри? Они могут подумать, что вы — не заслуживающее доверия существо.
— Вы отвратительны. — Темперанс сжала губы и отвернулась от него, как будто ей был противен один только его вид.
Но вопреки своим словам она оставалась рядом, и только это имело значение. Ему было в высшей степени безразлично, что он вызывает у нее отвращение, главное, что она что-то чувствует к нему, что он может удержать ее рядом с собой.
«Как он смеет?»
Темперанс смотрела на сжатые в кулаки руки и всеми силами старалась не показывать охвативший ее гнев.
Что вызвало это отвратительное нападение лорда Кэра на ее память о Бенджамине? Они просто беседовали о будничных вещах, и вдруг Кэр взорвался. Или он так завидовал нормальному человеку — человеку, который мог быть добрым, — что приходил в бешенство от одной этой мысли?
Рука лорда Кэра, мощная и горячая, крепче сжала ее локоть, он чувствовал, что Темперанс дрожит.
— Даже не думайте.
Она не ответила. Дело в том, что ее гнев несколько приутих, когда она подумала о его детстве, в котором он был лишен любви и ласки.
Конечно, она не собиралась говорить ему об этом.
Темперанс не смотрела на Кэра, она смотрела, как гости занимают свои места. Леди Кэр выбрала
