2. МАРГИНАЛЬНЫЕ ВОЕННЫЕ СООБЩЕСТВА И ПОЛИТИКА
ВЛАСТЕЙ ПО ОТНОШЕНИЮ К НИМ
Война – явление политическое, и решение о ее начале исходило сверху, от
официальных властей, которые стремились держать ее под своим контролем: объявлять
войну, набирать армию и временно или окончательно завершать военные действия в
определенный момент. Однако как явление, независимое от государственной власти, как
выражение потенциальной воинственности, свойственной в той или иной мере всем
средневековым обществам, война затрагивала и низы.
Власти на протяжении долгого времени старались не допускать спонтанных
проявлений воинственности, чтобы закрепить за собой монополию на войну, и поэтому
боролись против частных войн, объявляли земский мир, запрещали ношение оружия и т.
д. Тем не менее, осуществление этого желания наталкивалось на те же препятствия, которые в Средние века вставали между решениями власти и их проведением в жизнь, а
также на одно глубокое противоречие: с одной стороны, государства хотели бы покончить
с усобицами, ограничить или искоренить широко распространенное насилие, но, с другой
стороны, им было выгодно иметь вооруженных подданных, искушенных в военном деле.
Эта относительная беспомощность государств, которую, однако, не следует
представлять неизменной во времени и пространстве, особенно очевидно проявлялась в
конце войн, когда из-за отсутствия постоянных армий приходилось распускать войска.
Обычно легче всего было отпустить по окончании похода, длившегося несколько дней
или от силы несколько месяцев, держателей фьефов и отправить домой в свои деревни
или города всех пехотинцев, пионеров, ремесленников, которые шли на войну против
воли и, не дожидаясь приказа военачальников о демобилизации, дезертировали. Не было
также проблем и с небольшими отрядами регулярных сил, составлявших окружение
государей или сопровождение высоких военных чинов: их отпускали по очереди, индивидуально, исходя из их желания или намерений начальства. Нелегко да и опасно
было избавиться только от тех воинов, которые на протяжении ряда лет сплотились в
содружестве и взаимопомощи и перед которыми не было в ближайшем будущем никакой
альтернативы войне. Во Франции за последние три или четыре столетия Средних веков
подобная ситуация возникала трижды: на рубеже XII-XIII вв., в третьей четверти XIV в.
(время «компаний») и после Аррасского договора 1435 г. (время «живодеров»). Как это ни
удивительно, но наиболее легким был последний кризис, тогда как первый был самым
затяжным и если не самым разорительным в материальном отношении, то, по меньшей
мере, самым тяжелым с психологической точки зрения. Его мы и предлагаем вспомнить.
Готье Ман в сочинении «О развлечениях придворных» (De nugis curialium) (ок. 1180
г.) дает страшное в своих подробностях описание этих вышедших из-под контроля
наемников: их отряды (
от
еретическую секту, насчитывающую тысячи человек; вооруженные с ног до головы в
кожаные и железные доспехи, они грабят, все опустошая, и насилуют, в полный голос
крича, подобно безумцу из Писания: «Бога нет»; это люди вне закона, беглые, лжеклирики, родом из Брабанта и потому называемые брабантцами: «Фаланги Левиафана
размножились сверх всякой меры и настолько усилились, что, ничего не страшась, живут
и рыскают, как враги Бога и народа, по провинциям и королевствам»[608].
Этих людей называли по-разному: хищники (Жак де Витри предложил, например,
игру слов: «разрушители, или грабители» – «ruptores, sive rap-tores»), геннегаусцы, каталонцы, арагонцы, наваррцы, баски, триавердинцы, мэнцы, германцы. Их называли
также «соломенными» (paiearii): то ли по опознавательному знаку – соломинке на шлеме
или шапке, то ли потому, что они обычно поджигали солому[609]. Что касается слова
«Cotereaux» («Cotherelli, которые по-народному называются разрушителями», как говорил
Ригор), появившегося в источниках с 1127 г., то в отношении его предлагается несколько
