Уже давно считаются верными сведения Макиавелли о кондотьерах, которые так
заботились о своем «человеческом материале», что старались сражаться без потерь с
обеих сторон[644]. По поводу битвы при Ангиари (1440 г.) он писал: «При столь полном
поражении в столь яростной битве, длившейся целых четыре часа, погиб всего лишь один
человек, но погиб не от ран или верного удара, а упал с коня и был затоптан лошадьми.
Сражение тогда не представляло никакой опасности; сражались всегда конными в полных
доспехах и, сдаваясь в плен, сохраняли свою жизнь; таким образом, люди были всегда
защищены от смерти – доспехами, когда сражались, и сдачей в плен, когда больше не
могли сражаться»[645]. В действительности же потери в той битве достигли 900 человек
убитыми. Согласно тому же Макиавелли, в битве при Молинелле (1467 г.) «никто не
погиб, лишь несколько кавалеристов с обеих сторон были ранены и несколько взяты в
плен»[646]. И здесь опять большое преувеличение, ибо цифра – 600 убитых – кажется более
правдоподобной. Однако в войнах XV в., особенно среди итальянцев, если не
вмешивались иностранные войска (французские, испанские, турецкие), потери и впрямь
были очень невелики: подсчитано, что из 170 капитанов, под командованием каждого из
которых было более двухсот копий, погибла в бою лишь дюжина. Процент потерь среди
простых солдат, кажется, был не намного выше[647].
Однако дело было не только в страхе смерти: перспектива оказаться в плену и быть
вынужденным платить разорительный выкуп, несомненно, порождала другой
трудноизмеримый страх. Правда, риск смерти, присущий всякой жизни, даже самой
далекой от войны, в силу высокой естественной смертности, мог обесценить риск
случайной смерти во время военных действий.
Средневековые общества, будучи обществами военными, сделали мужество в бою
одной из своих главных ценностей. Часто право командовать ставили в зависимость от
личной доблести, об этом свидетельствуют прозвища многих князей и королей (Ричард
Львиное Сердце, Иоанн Бесстрашный, Болеслав Храбрый, Людовик Воитель)[648].
Мужество считалось «достоинством», которое доставалось в удел не всем, достоинством, которое постоянно ставили под сомнение и боялись утратить. Тема упадка рыцарства, изнеженности воинов и народа встречается в произведениях светских, а чаше, вероятно, церковных авторов на протяжении почти всего Средневековья.
ГЛАВА X ВОЙНА: ЮРИДИЧЕСКИЕ, ЭТИЧЕСКИЕ И
РЕЛИГИОЗНЫЕ АСПЕКТЫ
По своей природе война, быть может, более, чем любой другой вид человеческой
деятельности, должна иметь правовые и нравственные основания в обществе, которое ее
ведет. Полагать, что люди почти никогда не желали войны как примитивного, грубого, чистого насилия и такой ее не видели и не считали, отнюдь не значит впадать в идеализм
и отрываться от реальности. Ее как бы прикрывали, маскировали системой идей, восходящих к обычаям, праву, морали и религии, – механизм, по своей сути
предназначенный для того, чтобы «приручить» войну, направлять и использовать ее.
Словом, война – это феномен культуры. Представление, какое составляет о ней эпоха или
общество, более или менее ясно проявляется в том, как ее начинают, ведут и завершают.
Война дает возможность историку или социологу изучить соотношения между
реальностью и нормой, практикой и этикой, действием и правом.
1. РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ. ГЕРМАНСКИЕ ОБЫЧАИ. ОТЦЫ
ЦЕРКВИ. ХРИСТИАНСКИЙ МИР ЭПОХИ КАРОЛИНГОВ
Собирая осколки Римской империи, короли варваров вели свои войны по
германским обычаям. Война рассматривалась как своего рода
которой обе стороны, дабы выяснить, кто прав, сходятся на поле боя. Эта концепция
нашла отражение в речи, которую Григорий Турский вложил в уста Гундобальда, который, в частности, говорит: «Когда сойдемся мы на одном бранном поле, тогда
господь покажет, сын я Хлотаря или нет»[649]. Иногда вместо сражения между двумя
армиями устраивали поединок, в котором участвовали два предводителя или их лучшие
