мельники! Ошибся барин. Как бы и мне не ошибиться в чём.
Жара, сгущаясь, вызывала жажду, он облизал губы и крикнул:
– Дарья, дай квасу!
Там зашумели, несколько раз повторив торопливо и озабоченно:
– Квасу! Квасу просит!
Назаров внутренне усмехнулся, этот шум был приятен:
«Признали хозяином!»
Вышла Дарья с ковшом в руке, шла она не торопясь, вытянув руку и глядя в ковш – подошла и сказала ласково:
– Выпей на здоровье!
Он выпил, отдал ковш, внимательно оглянул её с ног до головы, как лошадь, и, кивнув головою, кратко бросил:
– Спасибо.
Освежённый, отодвинулся из-под окна, прислонился спиною к брёвнам избы и, закрыв утомлённые блеском солнца глаза, успокоенно подумал:
«Пёс с вами со всеми, проживу и один!»
VI
Дарья, размахивая лопатой, загоняя во двор куриц; петух шёл не торопясь и Величественно, а куры истерически кудахтали, метались, растопырив крылья и пыля. С куском хлеба во рту и огурцом в руке, Дарья топала тяжёлыми ногами и мычала:
– У-у, дуй вас горой!
Её большие груди тряслись под рубахой, как вымя стельной коровы, и живот у неё был велик, как у беременной, а ступни ног, казалось, не имеют костей.
«Неряха, – сердито думал Назаров, глядя на неё исподлобья, – нескладная! Как её не одень – всё ступа будет. Такою женой – не похвастаешься. Всё это я – зря… тороплюсь всё…»
Он угрюмо оглянулся: по двору лениво расходились девки, отяжелевшие от еды, Христина шла в обнимку с Натальей и через плечо огляделась на него, задумчиво прикусив губы, а Наталья, тихонько посмеиваясь, что-то говорила ей в ухо – был виден её тёмный, бойкий глаз.
«Покойник в доме, а она смеётся», – подумал Назаров, потом, когда они ушли в огород, встал, поглядел на реку, где в кустах мелькали, играя ребятишки, прислушался к отдалённому скрипу плохо смазанной телеги, потом, ища прохлады, прошёл в сарай. Там, услыхав девичьи голоса на огороде, он пробрался осторожно к задней стене, нашёл в ней щель и стал смотреть: девки собрались в тени, под сосной; тонкая, худощавая Наталья уже лежала на земле, вверх лицом, заложив руки за голову, Христина чистила зубы былинкой, присев на стол и болтая голою ногой, а Сорокина, сидя на земле, опираясь затылком о край стола, вынула левую грудь и, сморщив лицо, разглядывала тёмные пятна на ней.
– Ай-яй, как тебя отделали, – качая головою, сказала Христина, тоже кривя губы.
– От милого и боль сладка, – сиповато отозвалась Анна, поглаживая грудь. – А вы думаити – как? Погодите, будете замужни – узнаити скус да-а! Иной щипок – как огнём ожжёт, будто уголь приложен к телу, ажно сердце зайдётся, остановится! Это надо зна-ать!
Наталья медленно и будто сонно спросила:
– Да кто у тебя милый-то?..
– Уж есть такой!
– Где же? Со всяким ты путаешься, кто хочет – строго и пренебрежительно сказала Христина, отбросив былинку и нагнувшись сломить другую.
– С кем хочу, да-а, ~ с усилием говорила Анна, спрятав грудь за пазуху и сладостно вытягиваясь по земле – Я женщина вдовая, бездетная, моё дело свободное, с кем хочу, с тем и лечу! Закрою глаза – вот он и – он, самый желанный, самый разлюбезный!
Повернувшись на бок, спиною к Анне, Наталья, позёвывая, выговорила:
– И верно, что живёшь ты закрыв глаза!
– А вижу-то боле вашего, девоньки, – куда боле! Вам и во сне того не видать, чего я наяву знаю, во-от – во сне даже!
Она говорила негромко, почти шёпотом, растягивая слова и чмокая, точно целуя их. Жадно вслушиваясь в речь её, Николай понимал, что Анна поддразнивает девиц, но её бесстыдные слова приятно щекотали его. Он неотрывно следил за игрой её круглого, почти девичьего лица, – немного уже помятое, оно освещалось глазами голубымн, как васильки, и светлыми, точно у ребёнка. И рот у неё был маленький, ребячий. Когда она улыбалась, на щеках и подбородке её являлись ямки, лицо становилось добрым, ласковым и как-то славно, тихо весёлым.
«Слова говорит бесстыжие, – напомнил он себе. – А те, дуры, расспрашивают! Разве можно с такой водиться? Надо сказать Христине!»
Христина тоже села на землю, рядом с Натальей, тихо спросив у неё:
– У тебя как со Степаном?
– Да так всё, – не сразу ответила девушка, вздыхая. – Не в тех он мыслях, – добавила она, подумав, а Сорокина, вдруг приподняв голову, сказала с улыбкой:
– Правда ли, врут ли, а есть 6удто, девоньки, словечко такое, всё позволяет, по-христиански, как надобно, и ограждает от детей, – ей-бо!
– Ну, врёшь, – сказала Христина, хмурясь и строго поджимая губы. Назаров одобрительно отметил:
«Ишь какая! Так…»
– Я и говорю – не знай, правда ли, это мне саяновская попадейка говорила.
Над выполотыми грядами жуликовато перепархивали воробьи, на ветвях сидели две вороны и жирно каркали, словно сообщая друг другу что-то очень важное.
– Не в тех он мыслях, чтобы жениться, – потягиваясь, задумчиво повторила Наталья. – Да и я сама, тоже как-то…
– Разонравился?
– Не-ет, зачем! Он парень хороший, – нет! А так, как-то – не знаю, что сказать! Дружба у нас с им.
– Чай, то и хорошо!
– Ещё бы! Вот и боязно будто – женимся, да как начнётся бедность, да дети и всё это, как положено, – не потерялась бы дружба-то, думаешь…
– Ой, девоньки, девоньки! Не сладка доля рабья, а того горше – бабья! Пожить бы годок хоть без работы!
Анна засыпала – это уж сквозь дрёму было сказано ею. Христина заглянула в остроносое, смуглое лицо подруги и сказала неодобрительно:
~ Мудришь ты чего-то.
Наталья спросила тихонько:
– А вы – скоро поженитесь?
– Торопить буду. Измаялась я от этой сухой-то любови!
– Обнимаетесь?
– Ну а как? Чай, и вы…
– Не охоч Степан.
– А мой – ух как! – хвастливо сказала Христина. – Того и гляди, обабит!
