подающим надежды чемпионом, кем, в общем-то, и остался. Влюблялись — а как же, не без этого. Время пришло.
— Время виновато?
— Конечно. И тогда само-собой родился прием борьбы с неловкостью первой встречи, так это назовем. Хочешь, испытаем? Я вспомню старое, а ты узнаешь что-то новое.
— А это не опасно?
— Я буду рядом.
— Это и пугает, — снова спряталась за белую розу Шимпанзун. — А это испытание, оно не сложно? Я ведь чемпионка без всяких надежд. Не хочу погибать в расцвете лет, — объяснила она.
— Ничуть не сложно, — попытался успокоить ее Примат, — вот послушай: гуляешь со своей возлюбленной, кормишь ее мороженым…
— Интересная подробность.
— Запомнил. Ешь, естественно, и сам, и незаметно, случайно, то есть ненарочно подводишь ее к какой-нибудь лестнице — размеры не важны. Чем меньше — тем смешнее. И тут начинаются страхи: 'Посмотри, какая крутая! А ступени какие неудобные! Дай руку, а то упадешь! Держись, а то разобьешься!' Хватаешь возлюбленную за руку, и… вниз, или вверх. Без разницы. Смешно и весело, а главное — первый барьер сломан и синдром преодолен, к последней ступеньке вся скованность исчезает. Все, такой вот простой приемчик.
— Интересный метод. А мы не к лестнице случайно идем?
— Именно случайно! Вон она, затаилась совсем рядом.
— Лестница в кустах?
Примат кивнул, уличенный в праведной лжи. Лестница в несколько ступеней, и он, встав на первую, честно протянул руку помощи прекрасной обезьянне. Символизм, но часто именно символы остаются в памяти и со временем наполняются глубинным смыслом. Шимпанзун, подчиняясь предложенным ей правилам игры, поймала его руку. Глаза, улыбки, белый цвет — они шагают вверх, рука в руке, ну а когда настанет секс — игра для взрослых, то очарование руки исчезнет, и это тоже правило.
На верхней ступеньке Шимпанзун остановилась, обернулась, как бы прислушиваясь к чему-то у себя за спиной.
— Ты ничего не слышишь? — спросила она у Примата, заглянув в его степные глаза.
— Нет. Сердце громко стучит, — простодушно признался он.
— А ты послушай. Там, внизу, падают обломки первого барьера.
— Торопиться не будем? — промедлил с догадкой счастливый и бравый обезьянн.
— Не будем, — спокойной улыбкой поблагодарила за догадку красивая своей обезьяннской природой обезьянна.
13. Резьюм.
На этом завершился четвертый день на планете обезьянн. Казалось бы, сухой отчет, протокол наблюдений за началом взаимодействия одной из пара-форм, его и ее, Примата и Шимпанзун. Но для них это был длинный день — такие случаются в жизни. И его трудно размолоть на отдельные пылинки, чтобы потом удобнее рассматривать в зеркальный телескоп, здесь не поможет даже электронный центрефуг.
Землянин! Если в твоей жизни не было длинных дней — ты зря прожил эту жизнь, бросай все и беги их искать. Ну а если захочется конкретики, то зачем утомлять ожиданием угрюмого читателя — читай Минздрав. Но если ты, о земной или очень уж приземленный читатель, осилил четвертый день Мезли — то выходит, что ты не Бандер Л.? А если осилила, то не Ванна К.? Выходит, что так.
А в этом дне было еще много чего: белая ночь, еще лестницы, со смехом внизу и наверху, касание Олнцеса горизонта, открытая волна, спокойная по случаю белой ночи и хорошей погоды, и намек на летние сумерки — пора домой. Все как у людей, в смысле — как у обезьянн.
А был еще поцелуй, едва прикосновение. О, Необандерлог! О, Антикакка! О, Читалишче! Вспомни, брат по изгибу серых извилин или неудрученная их отсутствием сестра, как Примат, глядя на идущую по аллее Шимпанзун, вдруг затерялся в игре света и тени, и как остановилась Шимпанзун, прислушиваясь к звуку падения барьера. Вспомни, будь ты братэлла или сеструхэн, и ты поймешь, что большой и суровый на вид обезьянн и чарующая красотой и ленью длинноногая обезьянна по-своему не чужды эстетики. И хоть они не чересчур образованны и не слишком начитаны, но не зная точно, они все же подозревают о законах красоты, иногда противоречащих целесообразности.
Объяснение — это едва прикосновение, чтобы запомнить движение губ навстречу, когда пространство близкого взгляда, сокращаясь, не измеряется длиной, а жизнь вдруг проникает прямо в воздух. Первый поцелуй не должен быть долгим, тем более страстным, движение и ожидание — вот главное в нем. И интересно — а знал ли при жизни об этом Тоталитарин, сейчас наблюдатель многих поцелуев?
— Вот и второй барьер сломался, — сказала Шимпанзун, разглядывая лицо Примата. Хотя тому конечно же хотелось, чтобы она ткнулась носом ему в плечо, или грудь, или прижалась щекой, или чистым лбом.
— Я не сильно тороплюсь? — все же осведомился он.
— Нет, не сильно, — успокоила его она. — До завтра?
— До завтра.
Целуясь впервые, учись эстетике, читатель, и ежиков паси.
Но для тебя, о молчаливый в себе декламатор, это завтра не наступит никогда — потому что пройдет целый месяц. Так решил сочинитель. А если ты чем-то не доволен или озабочен срединным любопытством, то читай выше — у обезьянн все как у людей: белые зубы, мягкие губы, тугие струи, и обозначенное и недосказанное здесь не чуждо эстетики, избегающей, как ты уже знаешь, конкретики. Знай и то, читатель, что в этот летний месяц — длинный праздник чувства тел, больше не придумывались белые медведи и не снились непонятные сны, и не было странных серых мужиков, роняющих то ли листья, то ли перья из-под длинных плащей. Все путем: месяц-праздник, хотя, наверное, и в отсутствие ангела, во время отдыха и взаимной тесноты их посещали бредовые мысли — подвластен ли демонам скрип? Подчинены ли им вещи? Замечают ли они их? А нас? И чем тогда отличается обезьянн от вещи? Наличием души, умением считать, придумкой рая?
Рай был найден.
— Тебе не нравится Коломбус?
В Русбандии очень популярен сериал о великом сыщике из Лос Попенса — Коломбусе. Длинные серии крутят, как правило, по пятницам, по вечерам, а телевизор, как известно, интереснее смотреть вдвоем и лежа.
— Нравится, — в нос ответила Шимпанзун. Она к телевизору и к Коломбусу спиной, и не смотря на сопротивление Примата, зарылась носом ему в подмышку.
— Чего же ты не смотришь?
Он же к ней хорошо относится, он же беспокоится за нее.
— Мне здесь интереснее, — снова себе в нос и ему в подмышку ответила Шимпанзун, пытаясь залезть еще глубже и не обращая внимания на смущение обезьянна.
— Что ты делаешь?
— А что я делаю?
Примат смущен, и это смущение заставляет его отступать.
— Это не самое ароматное место.
— Тобою пахнет.
— Вот именно, — отступает он. — Рай на Мезле?
— Сейчас да.
Она выдохнула горячий воздух и зарылась еще глубже, добилась своего — так был найден рай.
А еще состоялось официальное знакомство с Абызном и с его семьей, и она узнала имена пронумерованных детенышей и снова подарила им по шоколадке, а с главой семейства случился короткий и секретный разговор:
— Ну, произнеси что-нибудь, Шимпанзун? Примат отличный парень, а я его лучший друг.
