— Я заметила. Но ты лучше у него спроси — он же твой лучший друг. А потом, может быть, и мне расскажешь.
А еще Примат таскал ее на футбол — в Северообезьяннске есть своя собственная команда, и называется она 'Сверхбыстрый алеут', и никак иначе. Правда, что такое алеут, никто из обезьянн почему-то до сих пор не знает или с давних пор не помнит.
И в общем и в целом был праздник чувства тел без глубоких раздумий — о конечности времени и о переменах погоды, а случайные комары, залетая в открытые форточки, бывало, оставляли на этих праздничных телах следы нечеловеческих укусов. Это было единственное но. Так что, о, въедливый буквопоедатель, прошел целый месяц под названием июнь, и наступил июль.
И напоследок: а ты заметил, супервъед, как странно звучат названия летних месяцев у обезьянн? Июнннь… Июллль… Как будто, сыграв на баяне, их придумал мальчик Юнь Су. А зимние? Декабррръ… Январрръ… Видно, тут постарался Натюрлих Гросс, вохнувший бундес.
14. Пятый день на планете обезьянн.
Первое июля, праздничный день взаимной зависимости и добровольной несвободы застал Примата на стрельбище, а Шимпанзун у духовки, что может быть сравнимо по звукам, но никак не по запахам.
Штабные отстрелялись до обеда, и Примат, подтвердив обычную твердость руки, стандартно сбежал со службы и, немного волнуясь и опасаясь неудачи ожидания, все же обнаружил в ларьке белую розу. Удача — роза есть, и он знает, что Шимпанзун не на вахте и должна быть дома. Немного быстрее, чем обычно взбежав по лестнице, он позвонил, спрятав цветок — признательный знак понятной сентиментальности, за спину.
— Привет! Я, наверное, не вовремя? — шагнул он в коридор, принюхиваясь к чудесным запахам и понимая, что не только он планировал на сегодня сюрпризы.
— Привет, ты всегда вовремя, — вытирая руки о передник, чмокнула в щеку Шимпанзун.
Они знакомы уже целый месяц, и жаркие объятия, естественно, переместились из коридора-сразу в комнату-позже. А по выходным Шимпанзун удивлет его кулинарными изысканиями, и он в ответ честно удивляется — но сегодня не выходной. Ему было интереснее приходить к ней — частично в этом повинна кулинария, а Шимпанзун к нему — ей нравилась его комната, одновременно спортзал и спальня.
— Совершенно случайно шел мимо. Дай, думаю, зайду?
— Правильно подумал, заходи.
У Шимпанзун в квартире почти стерильная чистота — а это, как известно, знак скрытой или явной стервозности. А он немного бардачен и, заходя к ней, все еще стесняется нарушить своим появлением не им установленный порядок. Но Шимпанзун смеется над этим и говорит, что в нем сидит старый холостяк. Он не обижается на слово 'старый' и не спорит насчет 'холостяк', однако ему безусловно приятно бывать у нее. А еще этот запах — и взгляд, изменив прямолинейности, попытался завернуть за угол, на кухню.
— Вкусно пахнет! — признался он и извлек из-за спины розу.
— Угу, — согласилась с очевидным Шимпанзун.
— Если ты помнишь, у нас сегодня праздник, полукруглая дата.
— А что это за запах такой, ехидный? — вместо ответа сморщила нос Шимпанзун.
— Ехидный? — не сразу догадался Примат. — То порох горелый, стреляли. А домой я не заходил.
— Вот и мне пороха понюхать пришлось.
— Хорошо, если так.
— Редкостная гадость.
— Ты не забыла? — не желая больше отвлекаться на мелочи, напомнил о важном Примат.
— У тебя насморк? — улыбнулась его непониманию Шимпанзун.
— Понял! Ну, тогда я побежал за ванной, фраком и шампанским?
Примат изобразил намерение движения. Честно говоря, он не собирался задерживаться надолго, только занести цветок — знак внимания и сентиментов, и все. Иначе показательная стерильность выдавила бы его, пребывающего в состоянии пыльного стрельбища, вон. Тем более ему нравилась приверженность Шимпанзун к чистоте и женскому порядку. Он был этому рад, зная по опыту — давно не мальчик, что если обезьянна в доме, то это еще не гарантия чистой посуды. Так что лучше стервозность, чем чумазость. А так как он знал еще и то, что сверхстерильность почти сумасшествие, то не слишком обострял обстановку. Старался, по крайней мере, и это у него пока получалось.
— Не спеши.
О, ужас — она потянула его на кухню, а он не снял ботинки! А как же стерильность? А скрытая стервозность? Почти сумашествие?
— Башмаки!
— За мной, и не спорь.
В холодильнике оказалась пузатая бутылка шампанского, а в духовке пирог и усмиряющий все взбрыки запах.
— Обойдемся сегодня без фрака. А ванна у меня тоже есть.
— С тобою трудно спорить, Шимпанзун.
— Я знаю, — снова согласилась с очевидным прекрасная в своем переднике обезьянна и, поместив розу в ту самую узкую вазу и проверив в духовке пирог, убежала в ванную.
— Примат! — крикнула она уже оттуда. — Набери, пожалуйста, в вазу воды… и ты уже можешь снять ботинки.
Он повиновался, а заглянув в ванную, обнаружил, что под струей воды набухает душистый ком пены. Не удивительно — у Шимпанзун много всяких штучек и она любит испытывать их не только на себе. Помня о почти сумасшествии, он и в этом вопросе старается не обострять обстановку.
— Опять любимая пена? — все же обозначил протест Примат.
— Терпи, ты у меня в гостях, — обернулась Шимпанзун, но снова почувствовав запах, опять сморщила нос, — но будь как дома.
— Может, мне действительно домой сходить? — опять застеснялся последствий стрельбища Примат.
— Я на кухню, ненадолго, — пропустила мимо ушей нытье огромного пехтмура Шимпанзун, — одежду сюда сгрузишь, — указала она на пластмассовую хитрость для белья. — И без меня не начинать! — крикнула она уже из кухни.
— Хорошо! — обреченно, но не без удовольствия подчинился Примат, оставшись в тесной даже для него одного ванной.
А почему бы и нет? Ведь секс — игра для взрослых, бегство от забот, хотя, для многих — суровая правда жизни, попутная песня бурлаков. Но их знакомству ровно месяц, и значит глаз еще не коснулась скучная строгость, а губ принужденный смех, так что Примат, бросив на дно вместительной пластмассовой корзины сбрую, покидал туда и все остальное. А в ванне пахучим болотом набухла розовая пена — не по- мужски. Но пена связана с Шимпанзун, и суровости в глазах разоблаченного от формы Примата немного. Услышав, как лязгнула дверца духовки, он поспешил погрузиться в тесную ванну — сквозь сюсепусьную пену.
Шимпанзун закрыла духовку — все, она приготовила не пирог, а манник, что вкусно, быстро и сердито, а главное — нравится Примату. Он объяснил ей чуть ли не на первом свидании, как полезны его спортивному организму манники и как вредны пироги. Они вместе уже целый месяц, и этот большой обезьянн, безусловно, нравится ей, а значит он в окружении ее забот и ему от них не уйти. Но все-таки она постучала в дверь ванной комнаты.
— Кто там? — донеслось изнутри явно наигранное неудовольствие.
— Это я, — объявила она, открывая дверь. — К тебе можно?
— А разве у меня есть выбор? — разумно спросил спрятавшийся в воду и пену Примат.
— Нет, — согласилась с его сомнением Шимпанзун, сверху вниз глядя на пену и завязшего в ней обезьянна. Она поплотнее прикрыла дверь, чтобы не выпустить тепло — все для любимого.
— Как в засаде, — осторожно буркнул погруженный.
