— Очень, — даже не думая о резких движениях, согласился с ней Примат. — А сколько время?
— Где-то я это уже слышала, — не вспомнив, весело объявила бодрая обезьянна. — Почти девять, позднее утро!
— Воскресное утро, — попытался обозначить разность взглядов на время Примат. — Что же такого плохого я тебе сделал?
— Ты что, забыл? — она демонстративно оставила в покое его шейный отдел. — Мы же на футбол идем, ты сам меня пригласил.
— Вообще-то мы на два договаривались, — еще раз обозначил разность взглядов на время Примат, — а сейчас восемь, едва.
— Почти девять, зануда сонный, — толкнула его на стул Шимпанзун и села на ставшие удобными по такому случаю колени, — твои часы тормозят.
— С тобою спорить — невозможно, — уже стандартно констатировал Примат.
— Абсолютно! А после ночной вахты тем более. Не сердись, не одному тебе спать хочется.
— Вот он, голос разума! Я не сержусь, а что случилось?
— Ничего, поддалась соблазну — до двух слишком долго с собою бороться.
— Не соскучишься, с тобой, — повторил вновь доказанную теорему Примат и попытался встать.
— А ты еще не привык? — заметила попытку телодвижения Шимпанзун.
— Пойду-ка я в… ванную.
— Зачем?
— Как зачем?
— Похоже, по утрам у тебя не только будильник тормозит, — вздохнула она, с любовью глядя в глаза большого, но глупого. — Я всю ночь не спала, с ног валюсь. Видишь, — она приподняла ноги, длинные и красивые, — совсем не держат. Я спать хочу, а ты меня все утро тиранишь!
— Я?!
— Ну не я же? Значит так, — спрыгнула она с коленей, — это я в ванную, а ты марш в постель, сны досматривать. Приду — проверю, потом расскажешь.
— Зубки точить будешь? — не вставая, поинтересовался Примат.
— Я спать хочу! — показательно раздраженно прикрикнула Шимпанзун. — Ты же меня одну не бросишь?
— А разве это возможно?
— Вот и молодец, — она чмокнула большого и глупого, но горячо любимого обезьянна в щеку, и оставив его одного озадачено сидень в коридоре, пошла в ванную, — я быстро.
Но все же 'быстро' — это ее 'быстро', и когда она, завернувшись в полотенце, щелкнула задвижкой, то в коридоре уже никого не было, но под дверью обнаружился лист с нарисованной на нем стрелкой в сторону кухни, а заглянув туда, увидела заваренный чай и магазинные плюшки.
Соблазнительно, да еще ростер — друг холостяка, и осторожничая, она все же звякнула чашкой. Звякнул быстрым таймером и ростер. Не чувствуя утренней вины, она все же желала Примату приятного сна, да и себе тоже, поэтому главное — не слишком греметь посудой в мойке.
Как и предполагалось, жертву пожеланий она нашла в постели, в похожей на спортивный зал спальне. Правда, глаза у жертвы закрыты — неужели спит? Не может быть, и повесив полотенце, она осторожно, но все же прыгнула к нему за спину. Он не спит, он даже попытался… но получил по руке, ведь она, честно прижавшись к его мускулистой спине, сама собирается поспать.
— Поточила зубки? — спросил притворяющийся спящим Примат, не поворачиваясь, а значит не мешая.
— Остры, как никогда, — в ответ она и укусила какой-то шейный мускул. — А на футбол мы не проспим?
— Не надейся, — разбил ее надежды Примат, как когда-то Безьянна, перед мамкингом. — Кстати, а ты знаешь, что таких как ты, Высоцкий называл 'сумачечими'?
— Да? — она уже прижалась к укушенному мускулу лбом. — Я не слышала.
— Как я его понимаю!
— Он рано кончил, — ответила Шимпанзун. Ей хочется спать и не хочется взвешивать собственную пошлость.
— Тебя я понимаю еще лучше.
Но Примат, конечно же, перевернулся, и она, конечно же, устроилась у него на руке.
— На футбол не проспим? — уже засыпая, уже не открывая глаз, предположила она снисхождение, а возможно и сострадание, но все напрасно.
— Не проспим, не бойся.
— Смотри, — вздохнула она, — без меня не уходи.
— Без тебя не уйдешь.
А на футболе они встретились с Безьянной и с ее мужем.
— Моя проболталась, что вы на футбол собирались, — позлорадствовал он.
— Язык мой наш семейный враг, — пояснила Безьянна.
— Не переживай, хоть немного воздухом подышишь, — успокоил ее муж, усаживаясь рядом с Приматом на газетку. — Кто кого давит?
— Вроде наши, — ответил на рукопожатие Примат, — пока не разобрать.
В Северообезьяннске в общем-то любят футбол, и свой небольшой, в одну трибуну, стадион. И он часто бывает заполнен, а в хорошую погоду — как правило. Вот только команда выигрывает не всегда, и тогда болельщики начинают болеть за соперников, аплодируя уже их красивым комбинациям и точным ударам. Не зная имен, почти все на трибунах знают игроков и друг друга в лицо, и это приятное правило маленького города.
— А где здесь наши? — услышав ответ Примата, поинтересовалась Безьянна у Шимпанзун.
— Все за синих болеют, — блеснула та обезьяннской логикой, — значит, они и есть наши.
— Смотри, — уделяя больше внимания трибуне, чем полю, что закономерно, удивилась Безьянна, — сколько народу. Мы здесь не одиноки! А я думала, что мы с тобой одни среди обезьяннов светиться будем.
Шимпанзун согласилась с ней — обезьяннши действительно есть, а некоторые из них иногда вызывающе фланируют перед трибуной.
— А куда в нашем городке деваться? По магазинам или в парк, да еще набережная, если не зимой. А вот теперь я знаю стадион, и мне здесь нравится.
— Нравится грубоватое внимание толпы?
— Это иногда бывает приятно. А как же твоя стирка, по боку?
— Пока откладывается, — вздохнула Безьянна, и добавила, взглянув на мужа, — но ему от нее не уйти. И совсем нет времени похулиганить.
— Не страшно, — сочувственно улыбнулась Шимпанзун, — было бы желание.
Ну а после матча, проводив Безьянну с мужем до дома и обсудив по дороге невозможность совместного пива, Примат и Шимпанзун отправились на набережную. Сегодня незапертый тучами Олнцес подкрасил обычно свинцовое море в синий цвет, дав возможность жителям Северообезьяннска не только без содрогания, но даже с некоторой радостью смотреть на притворяющиеся южными волны.
А погода хороша не только для футболистов и болельщиков, но и для рыбаков — к берегам подошла треска, и причалы, катера, тральщики, спасатели облеплены держателями недлинных удочек. Дав короткую сирену, к пассажирскому причалу пришвартовался рейсовый катер, и рыбаки, обернувшись на звук, недовольно посмотрели на него, а в стороне от фарватера качнулись на поднятой волне резиновые лодки. В этих резинках тоже рыбаки, но более отважные — иногда волна переворачивает неустойчивые суденышки. Залив — не река, а зная статистику, они понимают, что кто-нибудь из них обязательно пойдет на дно — подтверждать эту самую статистику. Да здравствует сезон охоты на треску!
— Ты когда-нибудь катался на таком? — спросила Шимпанзун, наблюдая за тем, как пассажиры без сожаления покидают катер, похожий на умеющий плавать железнодорожный вагон.
— Приходилось, в командировку.
