Западноевропейская поэзия XX века

но всегда стоит осень,
всегда и все заткано пряжей туманного солнца
или же сеткой дождя.
Где ты, даже если ты рядом со мной?

Это вечно: пряжа далеких времен,
прошедших и будущих,
жизнь в аду,
вековечное троглодитово время,
грусть перед колоннами Гелиогабала[70]
и приютом святого Морица.
Серые трущобы и бараки —
начало счастья,
блеклого счастья.

Ответ: пожатье твоей руки,
Архипелаг, цепь островов, наконец — песчаная отмель,
обрывок суши, где можно помечтать
о счастье слиянья.

(Но мы одной крови:
на камнях, возле зарослей сада,
возле стариков на парковых скамьях,
там, где звенит трамвай номер шесть,
где анемоны — в этот миг собирая
воедино
властность слез и влажность губ…)

И это всё
пряжа, что нас сопрягает,
минувшее настоящее,
несостоявшаяся любовь,
редкая листва тополей,
осень в сточных канавах,
предписанная городской управой,
и заполненный вопросник о счастье.

ДНИ СОЕК

Сойка не бросила мне
голубого пера.

Катятся в утреннем сумраке,
словно желуди, крики сойки.
Горькие зерна —
пища на целый день.

В красной листве целый день
долбит она клювом
темную ночь
из веток и диких плодов —
пестрый покров надо мной.

Ее полет — как биение сердца.
Но где она спит
и что ей снится?
Незамеченное, лежит в темноте
возле моего ботинка
голубое перо.

КУСТЫ МАЛИНЫ

Мысли на фоне леса:
на каждой из них — дождевые капли,
на каждой — осень.

Ах, кусты малины твердят о своем,
тебе на ухо шепчут ягоды —
красные — падая в мох.

Твой слух не внимает им.
Мои уста не шепчутся с ними.
Слова не мешают им падать.

Рука об руку с тайными мыслями.
В чаще теряется след.
Луна закрывает глаза — желтая,