Темп спал. Солдаты тяжело дышали. Группа растянулась на двести, а то и более шагов. И это каких-то сорок человек. В другое время подобной растяжки не потерпел бы, но сейчас, когда сам, как кусок банного мыла, был скользким и измочаленным, внутренне благодарил оперативников за их терпение и службу.
Горы. Красивы, но безжалостны. Гордые. Безучастные. Таящие в себе непредвиденное, немыслимое.
Хранящие легенды, удивительную историю. Их обожествляешь и опасаешься. Сторонишься. Но все равно невольно тянешься к ним, как к чему-то серьезному, доверительному. Как к старшему по родству душ, мыслям, вековому молчанию, скрытому уважительному пониманию. Они притягивают своей мощью, колоссальной громадой, недвижимой величавостью, постоянством существования. Свидетели жизни человеческой. Рядом с ними остро сознаешь, что ты сын, сын земли, ее крохотное создание. И как ни высок ты в своих дерзаниях, будешь стоять у подножия вечных исполинов и с замиранием сердца и мысли взирать на них, сравнивая свое обыденное с их неподражаемым величием. Насколько великое сочетается с малым и малое повторяется в большом! Существует ли нить духовного между одушевленным и неодушевленным? Природа лишнего не терпит. Века намывают нить единения, приближают понятие единого и общего…
Светало.
Отряд так самозабвенно летел вперед — растягивался, спотыкался, стягивался, так каждый думал о своем, что когда первый резко остановился, последующие натыкались на его спину, словно слепые котята.
Не избегнул этой участи и Пок. В забытьи мыслей не заметил, как его обошло несколько человек. Более от усталости, чем по традиции облегченно выругался. Хлопнул спереди стоящего. Задние продолжали напирать. Лейтенант посмотрел вперед.
Оперативники столпились и молча взирали по сторонам. Поднял глаза и командир. От неожиданности в шее еще больше заломило.
— Назад! В укрытие! — прохрипел он чужим голосом. Колени дрожали, тряслись и руки. Резко рванул в сторону за скалистый выступ. Мигом прошмыгнули рядом сотрудники.
Не понимая себя, глупо смотрел лейтенант вперед. Там, на скалистых вершинах, освещенные косыми утренними лучами багряного солнца, гротескно и грозно высились силуэты в черных монашеских одеяниях. Автоматы зловеще блестели полированными стволами. В стороне, на самой удобной точке, стоял пулемет. Три монаха, на расстоянии друг от друга, стояли, словно небесные пришельцы, в полный рост, скрестив руки на груди. Темные очертания жутко и страшно выделялись на фоне кровавых красок вершин и бледно- голубого неба. С минуту зачумленно глядел Пок на нежданно объявившихся в этих труднодоступных местах незнакомцев. Их было немного. Но единственный проход на несколько миль вокруг закрыт. Решительная воинственность, с которой стояли монахи, отбивала всякую охоту ввязываться с ними в перестрелку.
Пок нервно кусал губы. Время шло. Что с приказом? Жестом показал солдатам рассыпаться шире. Подозвал радиста. Но чего-то выжидал. Оттягивал решительную минуту.
— Над чем задумались, лейтенант?
Пок пригнулся от неожиданности. Рядом стоял Вэн, без бронежилета, вроде как не уставший, и хитро смотрел на лейтенанта.
— Рассчитываю, сможем ли монахов плотно огнем прижать к земле и частью бойцов рывком прорваться на ту сторону, а там зайдем в тыл. Не более четверти часа и, думаю, если маневр удастся, то с ними покончим.
Пок во всем старался мыслить солидно, весомо. И тон, и лицо говорили о большой работе мысли.
— Не сможете, товарищ лейтенант. На вас лица нет. На других тоже. Обоснованные действия вы сможете предпринять не ранее, чем минут через двадцать отдыха. У вас руки дрожат. Как можно прицельно стрелять? И потери. Подсчитали, во сколько это выйдет?
— Мы вызовем подкрепление, — заупрямился Пок. Мысли с трудом ворочались в голове, но он стремился показать, что его воинское образование не слабее.
— У вас приказ, лейтенант. Выполнять нужно его, а не удовлетворять собственное самолюбие. Вы забыли, что именно группам захвата приказано не вступать в перестрелки. Для этого есть армейские части. Радируйте полковнику об обнаружении засады и двигайтесь дальше. Скоро будут наши пикеты, будет легче.
Лейтенант пожал плечами.
— Зачем тогда бронежилеты?
— Спросите потом.
— Мы выдыхаемся.
— Значит, есть смысл снять их. Но только не ставьте в известность полковника. Он отвечает за ваши жизни.
— А за наше здоровье? — недовольно бурчал лейтенант.
— Не огорчайтесь, вы свою задачу выполняете с превышением возможного. У полковника хорошая память на верных службистов. Если будете в дальнейшем столь же удачливы, он знает, что предложить толковым сотрудникам.
У лейтенанта повлажнели глаза. Смущенно выпрямился.
* * *
День пошел на убыль, когда Рус спустился с дерева и решил продолжить путь. От нудной постоянной ходьбы вперемешку с нередкими перебежками наступала апатия ко всему. Немалых усилий стоило поднимать себя и идти вперед.
Время подсказывало — скоро финиш. Скоро. Нервы на пределе. Не стоять, идти. Идти и не стоять, иначе упадешь.
Угрюмые горы никак не реагировали, что впереди вообще что-то и кто-то может быть. Их насупленный высокий вид пространно созерцал одинокого брошенного беглеца, который все чаще и чаще посматривал на крошечную деревянную корочку, всматривался в ее царапины и, как бы по новой, стряхнув с себя нависшие липкие мысли, резко двигался вперед, с решимостью бежавшего каторжника волок свое тело навстречу неизвестности.
Который день? Рус не считал суток. Где-то с неделю топчет он землю и кроме сонных дозоров да далеких деревень с распаханными клочками земли ничего с высот своего пути не видел.
Но, полно вздохнув, мотнув головой и сделав глубокий выдох, стиснув зубы, наклонялся вперед и шел, шел, пока мысли его не возвращали к действительности и не призывали к осторожности. Тогда монах садился на землю, прорабатывал свой путь снова и, прикинув все «за» и «против», двигался дальше, удивляясь, почему становится легче, когда мысли находят свой порядок.
Ноги также бесшумно ступали по земле. Цепкий глаз остро впивался в возникающую на пути местность. И потому до содрогания непривычно и неожиданно было заметить впереди на небольшой полянке сидящего на пне человека с подогнутыми под себя ногами, почивающего в мирной позе отшельника.
Рус не понимал, чего сидеть этому человеку вдали от жилья и дорог.
Кустами неслышно обошел полянку, стараясь яснее разглядеть черты лица. Тот сидел недвижно. Узкие щелки глаз не светились живым светом.
Пришло на ум: «Не мог ли кто оставить в этом месте труп в такой позе?»
Всмотрелся. Память живо крутила видеосюжеты давней монастырской жизни: «Никак Син? Чего он здесь? Вот встреча. На глухой тропе. Близкий брат. Частый спаринг-партнер в тренировках. Видимо он и подбросил извещение от настоятеля и сам этот участок пути был рядом. Чего сидит? Что за шутку решил выкинуть?»
Рус осмотрелся. Крутом тихо.
— Син-ин, — протянул шипяще и глухо. — Это ты?
— Может быть, — также шипяще, передразнивающе вытянул Син, не двигаясь, — Чего тебе?
— Ты что, нашел место, где можно отключиться? — уже спокойнее, но еще не открываясь, спросил Рус и бесшумно переместился в сторону.
