— Я не хотел сказать ничего обидного. Тем не менее, Коуди была уязвлена.
— Не все могут позволить себе обставить дом в Мемфисе совершенно новой мебелью. Теперь уже смущенно смотрел он:
— Ну да, Коуди, я работал как вол и не должен извиняться за то, что разбогател.
— Я и не ожидаю извинений. Но некоторые были бы рады иметь и такую мебель. Он внимательно смотрел на нее.
— Ты полагаешь, что успех вскружил мне голову? — проговорил Дикон, прислонившись к высокому шкафу.
— Да какое тебе дело до того, что я думаю?
— Не уверен, что это действительно имеет значение.
Когда она отвернулась, Дикон протянул руку и сильно уверенно схватил ее за запястье.
— Ты не права, Коуди. Мне очень важно, что ты обо мне думаешь. Кажется, ты осталась моим единственным другом. Кстати, я этого не заслуживаю. Я знаю, что временами бываю просто ничтожеством.
Он замолчал и отпустил ее.
— Может быть, я пытаюсь испытать тебя.
— Испытать?
— Посмотреть, действительно ли ты останешься рядом со мной, или отвернешься, как и все остальные.
Коуди не встретилась с ним глазами, но была благодарна, когда он отпустил ее. Бессознательно она потерла запястье, где все еще ощущала тепло его прикосновений.
— Я не отвернусь от тебя, Дикон. Но, в то же время, я не позволяю тебе злоупотреблять нашей дружбой.
— Прекрасно. Но хотел бы, чтобы ты кое-что поняла, Коуди. Я не позволю деньгам изменить главное в моей жизни. Я хочу сказать, что ценю то, что можно купить за деньги, но я также узнал то, что за деньги не продается.
— Например?
— Невинность и невиновность. Он отвел глаза, словно испугавшись, что она прочтет в них нечто, что он не был готов разделить с ней. Боль? Ранимость? Коуди раздумывала.
— Я думаю, большие деньги только повредили мне. Даже мои поклонники не верят больше в меня. Похоже, они противятся моему успеху.
— Ты их осуждаешь, Дикон? — мягко спросила Коуди. И когда он удивленно посмотрел на нее, продолжила:
— Большинство твоих фанатов простые люди, — продолжила она, — которые знают, что вся их жизнь пройдет в нелегкой борьбе за кусок хлеба. Я думаю, они трепещут от тебя и твоего взлета.
— Но?
— Но посмотри, кем ты стал. Стоит взять любую газету, так там большой рассказ о том, как один музыкант из твоего оркестра напился и изгадил номер в отеле или устроил пожар в ресторане.
— Коуди, ну случалось такое… раз или два в моей карьере раньше. Мой гитарист имел проблемы с наркотиками. Когда он отказался лечиться, я его уволил. Кроме того, я всегда возмещал убытки.
— И ты полагаешь, что этим все улаживал? А какой результат дает дурная слава?
— Нет, я так не считаю, но с тех пор мы поумнели.
— Ну, а как быть с экстравагантными вечеринками? — поинтересовалась она. Большинство из нас перебивается с хлеба на квас. Как ты думаешь, что чувствуют твои фанаты, когда читают о той вилле, которую ты снимаешь за пять тысяч долларов в день на Виргинских островах?
Он секунду подумал.
— Может быть, я делал это из-за разочарования, — ответил он.
— Разочарования?
Дикон кивнул, затем глубоко засунул руки в карманы.
— Я всю свою жизнь из кожи лез, чтобы добиться того, что называется успехом, но когда я его достиг, то понял, что это не совсем то, на что я надеялся.
Когда Коуди с сомнением поглядела на него, он продолжил:
— Я хочу сказать, что, конечно, я живу в роскошном доме, разъезжаю на дорогих лимузинах, ем в лучших ресторанах. Со стороны все выглядит отлично. Я выгляжу удачливым, — нахмурился он. — А внутри… Не на чем держаться. Я чувствую, что тону.
— И кто же тебя топит?
— Возможно, я сам.
Она смотрела на его задумчивое выражение лица. Он выглядел так же неуверенно, как тот пятнадцатилетний юноша, который подошел к ней в школе и предложил помочь ей отнести книги в класс. Она была заинтригована грустным темноволосым мальчиком. В его взгляде всегда были печаль и зрелость, совсем не по годам; мудрость, которая приходит через большую боль. Он был так не похож на ее друзей. Он не принимал участие ни в каких школьных развлечениях… Он даже не посещал футбольные игры.
Лишь позднее она узнала, что Дикон пытался заполучить работу на пару часов после школы, чтобы помочь семье. Подростком Броуди не имел времени для развлечений, обнаружила Коуди. Когда ему удавалось выкроить пару свободных часов, он тратил их на музыкальные занятия в оркестре.
Но все это утратило смысл, как только он поцеловал ее.
Дикон засмеялся, прерывая ее мысли.
— Из тебя получился бы отличный воспитатель… — он опустил взгляд на ее грудь. — Я хочу сказать, воспитательница.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что, в отличие от людей, которые у меня работали, ты говоришь только то, что думаешь. А не то, что я хотел бы услышать.
— Может быть, они не хотели потерять работу, — Коуди расхаживала и осматривала старую мебель, решая, что можно оставить.
Он кивнул.
— Ты представить не можешь, сколько так называемых работников я нанимал. У меня был тип, который сколотил состояние на том, что держал в чистоте мою машину и поддерживал ее в хорошем рабочем состоянии. Другому я платил докторский оклад за то, что он ездил со мной, следил за моей одеждой и говорил мне, где и когда я должен быть.
Он опять засмеялся.
— Его обязанностью было обеспечить молоко с шоколадом в холодильнике, где бы я ни останавливался.
— И зачем тебе это было надо? Он ухмыльнулся.
— Потому что мелкое пижонство заставляло меня чувствовать себя важной персоной. Мне нравилось, когда обо мне заботились, ходили вокруг и заглядывали в глаза.
Улыбка исчезла.
— А когда-то мне приходилось все делать самому…
— Ты говоришь о Мери-Лу Слай, да? Она все еще помнила, когда она впервые услышала о певице, которая помогла ему обрести успех. К этому времени Коуди была беременна, токсикоз стал невыносимым, и она не знала, вызвано ли ее самочувствие нынешним состоянием, нервами или мыслями о Диконе. Каждое утро она вставала с тяжелым, опечаленным сердцем… Больная, разбитая и несчастная. Потом она вытирала лицо мокрым платком и у нее падали слезы… Коуди не знала, вернется ли когда-нибудь в ее жизнь счастье. И лишь когда родилась Кетти, она все-таки решила, что все будет хорошо. Дочь не оставила возможности для сомнений.
Дикон поднял взгляд.
— Да, я говорю о Мери-Лу. Она — сильный человек. Когда я впервые прибыл в Нэшвилл, но не сразу начал выдавать хиты, а стал писать для нее песни. Которые, могу добавить, я продавал ей за семечки. Мне было плевать, что люди считают их ее песнями. Надо признать, я был тогда чертовски туп. Мне казалось, что я обязан Мери-Лу за то, что она дала мне работу.
