Минуту Коуди молча смотрела, как он работает. Спорить было бесполезно.
— Ты должен работать и во время дневной жары? — спросила она, ощущая послеполуденный зной на своем лице.
Он покачал головой, не прерывая работы.
— Собственно говоря, предполагается, что я делаю это утром. Но для меня время не имеет значения. Чем дольше я работаю, тем быстрее отработаю свои часы. Так ведь?
По его словам было ясно, что время тянется для него ужасно медленно.
— Ну… — Коуди помолчала. — Думаю, мне лучше уйти.
— Все в порядке, Коуди. Не беспокойся… В его словах звучала усталость, но и решимость выполнить свое намерение.
Коуди почувствовала, что он тяготится работой, которую вынужден выполнять.
— Хорошо, Дикон, я ухожу. Она повернулась и пошла к машине. В конце дня, когда Дикон поставил машину в гараже Коуди, настроение у него было паршивым. Ему было жарко, он чувствовал себя так, будто его долго жарили на солнце.
— Привет, Дикон.
Подходя к дому и поднимаясь по лестнице, он лишь смутно осознавал присутствие стоящей у почтового ящика Кетти. Он пробормотал что-то себе под нос и исчез, войдя в дом. Кетти смотрела, как он уходит, и на лице ее было откровенное огорчение от того, что он не остановился поболтать.
– ...а я говорю тебе, что он, кажется, даже не узнал меня, — жаловалась она несколько минут спустя матери. — Буркнул что-то… Я не разобрала, что и проковылял по лестнице!
Коуди ясно видела, что самолюбие дочери было уязвлено.
— Ты говоришь, он ковылял?
Девочка с несчастным видом кивнула, затем помолчала, словно раздумывая, не сказала ли она матери больше, чем собиралась.
— Может, он просто устал, — сказала она, подумав.
«Или напился», — подумала Коуди про себя, чувствуя, как при мысли о ковыляющем перед впечатлительной двенадцатилетней девочкой Диконе, в ней просыпается гнев.
А, возможно, я подействовала ему на нервы тем, что постоянно околачивалась около него. Он ведь звезда… У него нет времени на разговоры с мелюзгой.
Коуди слушала себя и изо всех сил старалась, чтобы голос ее, когда она заговорит, звучал естественно:
— Почему бы тебе не пойти и не сделать салат к грандиозному обеду, который ты нам готовишь? — предложила она. — Я поговорю с Диконом.
— Ой, ма, ты собираешься с ним поговорить? — охнула Кетти. — Теперь он подумает, что я ябеда.
— Я тебя даже не упомяну, — пообещала Коуди. — Но если Дикон собирается удариться в пьянство, ему следует хорошенько подумать.
Не говоря больше ни слова, Коуди проскользнула через дверь. Минуту спустя она стояла перед дверью Дикона. Она постучала, и в ожидании ответа чувствовала, как гнев ее возрастал. «Как он посмел так с ней поступать», думала она. Вероятно, забежал по дороге домой в один из подозрительных баров. А она-то весь вечер жалела его и хотела позвонить Алме Блек. Ну, и дура! Коуди постучала снова, на этот раз громче, но ответа не было. Что он о себе думает? Все, она попросит его съехать! Она не собирается давать приют таким, как Дикон Броуди!
Так как Дикон все еще не ответил, Коуди была уверена, что он напился до бесчувствия, и от этого разозлилась еще больше. Она заскрипела зубами и сделала то, что никогда не делала. Она повернула дверную ручку и распахнула дверь.
Он лежал на диване лицом вниз, одна рука свисала на пол. Коуди шагнула к нему, уперев руки в бедра и глядя на него сверху вниз, думая, что он действительно представлял собой жалкое зрелище. Так вот какой пример он подает Кетти!
— Дикон Броуди! — проговорила она, источая презрение. — Полагаю, ты подыщешь другое жилище, если будешь продолжать спотыкаться перед моей дочерью как уличная пьянь.
Он простонал, открыл глаза, моргнул и проговорил:
— Не могу… подняться.
— Да уж, я думаю, — резко заметила она.
— Мне надо… пить…
Она так и вспыхнула от злости:
— А ты не думаешь, что на сегодня достаточно?
Он, казалось, не мог сфокусировать взгляд на ее лице и уловить, что она сказала:
— Я ничего… ничего… не делал…
— Конечно. А что делал? Почему же ты лыка не вяжешь!
— Жарко, — прошептал он. — Плохо… Жарко… Живот…
Коуди сосредоточилась.
— Жарко?
Коуди обратила внимание на землистый цвет его лица.
— Ты хочешь сказать, что не выпивал? Он закрыл глаза.
— Какое там.
Она приложила к его лбу ладонь. Кожа холодная и липкая.
— Ой, Дикон! Ты действительно болен, — воскликнула она. — Ты, вероятно, перегрелся.
Коуди помогла ему повернуться на спину, хотя он ворчал и просил оставить его в покое.
— Снимай рубашку, — приказала она, возясь с пуговицами. Он стряхнул рубашку с плеч и снова безжизненно рухнул на диван. Когда показалась его широкая грудь, покрытая черным ковриком волос, комната словно сжалась в размерах. Даже в состоянии подавленности она не могла не обратить внимания на его тугие мускулы. Коуди сняла башмаки и носки, а потом подняла его ноги на диванную подушку.
— Я принесу тебе кое-что выпить, — проговорила она и поторопилась на кухню. Он тихо застонал.
Вернувшись, Коуди приподняла ему голову, чтобы он мог пить, не обливаясь.
— Что это, черт возьми? — Он оттолкнул ее руку. — Ты что, хочешь отравить меня?
— Это соленая вода, Дикон. Ты должен ее выпить. — Он поморщился так же, как и Кетти, когда ее заставляли принимать лекарство от простуды.
— Тебе станет лучше, Дикон. Иначе я вызову скорую.
Их глаза встретились.
— В госпиталь? Взгляд ее не дрогнул.
— Да, в госпиталь.
— Хорошо, я выпью.
Двадцать минут спустя в дверь постучалась Кетти и обнаружила, что Коуди все еще хлопочет вокруг него. Она уставилась на мать и распластанного на диване Дикона.
— Он пьян? — прошептала девочка.
— Нет, он не пьян, — ответил Дикон, заставляя покраснеть как мать, так и дочь. Коуди стало неловко.
— Это у него от жары, миленькая. Теперь он отдыхает. Я сейчас спущусь.
— Я все приготовила. Принести ему тарелку?
— Не знаю. Он вероятно, не очень-то хочет есть.
— Извините меня, леди, — проговорил Дикон. Они повернули к нему головы.
— Я еще способен отвечать сам за себя. Кажется, кто-то обещал сегодня на обед уйму деликатесов…
— Сегодня Кетти готовит обед, своего рода, эксперимент по домоводству. Я, пожалуй, сначала сама попробую. Хочешь, принесу тебе тарелку?
— Лучше я присоединюсь к вам, — заявил он. — Мне надоело есть одному.
— Ты думаешь, сможешь спуститься?
