Детский сад

пролегала трещина. Что уж говорить о книжных обложках.

Милена, опустившись на колени, подняла то, что осталось от тетради с Вагнером. Пытаясь как-то разгладить измятые листы, она обнаружила между ними плевок. Оставалось лишь утереться и продолжать собирать то, что можно было собрать.

– Джекоб, – сказала она дрогнувшим голосом. – Поможешь мне со всем этим разобраться?

Они взяли партитуры, какие смогли собрать, а заодно и вафли и бережно, как какую-нибудь урну с почитаемым прахом, препроводили все в Раковину, к Милене в комнату.

– Передай ей, что они у меня, – попросила она Джекоба. – Скажи, что она может их забрать, как только захочет.

И стала располагаться ко сну, почему-то вспомнив о лабиринте комнат, в каждой из которых теплилась своя жизнь. На ночь решила посмотреть партитуру «Песни о земле».

В последней части излагалось что-то вроде истории о призраке. Встречаются двое старых друзей, и один в загадочной форме повествует о жизни в минувшем, о том, как им было найдено место упокоения. Что он якобы отбывает в вечность, в яркую сияющую синеву. Это путь, который он избрал.

Милена вообразила себе музыку. Она была не о смерти. Скорее о красоте мира, в котором обитает человек, и печальной необходимости рано или поздно этот мир покинуть. О горести утраты друзей и неизбежности этого. Вспомнился голос Ролфы, поющей «Ewig… ewig». Вечность.

Теперь музыка принадлежала ей, Милене. Она сблизилась с ней. Незаметно для себя она прижала эту кремовую бумагу к себе, как будто обнимала кого-то. Она держала в объятиях призрак, абстрактный образ того, что могло бы произойти.

В ту ночь ей снились мускусные быки, кочующие по тундре. Они шли и бесприютно кричали, как чайки над морем.

УТРОМ МИЛЕНУ РАЗБУДИЛ Джекоб.

– Мисс Шибуш! Мисс Шибуш! Смотрите, смотрите, что у меня для вас есть! – восклицал он в радостном волнении. И перешел вдруг на шепот:

– От мисс Пэтель, – и передал ей сложенный лист бумаги.

Конверт. Все равно что послание из прошлого века. Аккуратно его вскрыв, Милена извлекла плотную белую карточку с золотистой каемкой. Улыбающийся Джекоб не отходил.

На карточке что-то было выведено гладким каллиграфическим почерком.

– Вы не находите возможным посвятить меня в то, что здесь написано? – робко спросил Джекоб.

– Это приглашение, – ответила Милена. – Отужинать завтра, в восемь вечера. – Она передала карточку ему. – С семьей Ролфы.

Глава четвертая Антарктика (Перчатки с обрезанными пальцами)

МЕДВЕДИ В ЛОНДОНЕ ПРОЖИВАЛИ вместе, на одной из улиц в Кенсингтоне. А точнее, на Нэш- террас, в громадном розоватом особняке с черными деревянными дверями.

Чтобы дотянуться до дверного молотка, у Милены недоставало роста: несколько раз безуспешно подпрыгнув, она предусмотрительно решила не рисковать потерей собственного достоинства и заколотила по двери ладошкой.

Внутри послышались какие-то крики, глухие стуки, и дверь неожиданно распахнула юная медведица, на которой не было никакой одежды. По всему туловищу у нее топорщились косички. Из помещения ощутимо дохнуло морозным воздухом. Малая медведица, вопросительно глянув на Милену, завопила в глубину дома:

– Ролфа-а! Тут к тебе подружка твоя заявилась! – и отошла, оставив дверь нараспашку.

Внутри стоял отчаянный холод. Все стены между стоящими вплотную домами были снесены, и получалось единое огромное пустое пространство, идущее внутри зданий вдоль улицы. Здоровенный Гэ- Эмище (мужчина) в маске сварщика сидел на корточках над механическим агрегатом и приваривал к нему какой-то узел. Милена успела заметить, что по полу сквозняком раздувает клочки меха.

– Дверь закрой! – крикнула ей медведица-подросток и, не дождавшись, пока та отреагирует, со строптивым видом прошла и сама захлопнула дверь. – Не видишь, что ли, у нас от этого волосы выпадают! Маленькая, а неповоротливая. – Ролфа! – уже не крикнула, а рявкнула она. – Ты там свою толстую тушу поднимешь с дивана или нет?

В комнате было полно бамбуковых сундуков, на которых полусидели-полулежали медведи-подростки, глядя на экран… видео! Шел какой-то старый фильм! Милена, не в силах совладать с собой, невольно засмотрелась. На экране мелькнула вспышка, раздался грохот, вопли, и кого-то разорвало на куски прямо у нее на глазах. «Боже мой, – подумала она, – иметь у себя видео и смотреть по нему такое!»

– Ты чего там уставилась? – ломающимся баском спросил у нее еще один Гэ-Эм.

– А? Да так, ничего, – спохватилась Милена.

– Она, наверно, видика ни разу не видела, – обидно подметила другая юная медведица, закатив глаза: дескать, ходят тут всякие. Кто-то из медведей заботливо обихаживал соседа – вычесывал сородичу шерстку, заплетал косички. У них сейчас шла линька, по улице ходить было жарковато. От скуки они становились сварливыми и несносными. Милена, совладав с собой, приняла невозмутимый вид, но неприятный осадок остался: вот так, за долю секунды, человека – на куски! Она начинала дрожать от холода. «Ведь это же мороз, – оторопело сознавала она, – мороз внутри помещения, а не снаружи».

Наверху лестницы появилась Ролфа. Она пыталась носить платье, в результате чего смотрелась эдакой тумбой, обтянутой мятым сатином. Спуск по лестнице она начала спотыкаясь и пошатываясь, и, если б не перила, возможно, она вообще не смогла бы спуститься. Ноги у Ролфы то и дело путались в длинном подоле, теснясь, как кролики в мешке у фокусника.

«Бедняга, да подними же ты юбку», – мысленно подсказывала ей Милена.

Прядки меха у Ролфы были убраны с глаз и собраны в аккуратные пучки, перехваченные розовыми клипсами-бабочками, напоминающими оттопыренные уши. Соблюдая дистанцию, Ролфа с расстояния протянула Милене что-то мягкое и черное – пуховую шаль.

– Мы обычно обедаем наверху, – будто незнакомке, сказала она ей.

– Спасибо, – поблагодарила Милена за шаль и, мелко стуча зубами, сразу же в нее закуталась.

– Идем за мной, – сказала Ролфа и приступила к подъему. Впрочем, она тут же наступила себе на подол и вынуждена была схватиться за перила.

– Ролфа, – подсказала тихонько Милена, – ты приподними его. Подол приподними.

Сзади тихонько прыснули от смеха сестры и братья.

Было что-то изысканное в том, как Ролфа их величаво проигнорировала. Нагнувшись, она приподняла платье с пола, открыв коленки, и спокойно поднялась по лестнице.

Наверху не светили, а буквально полыхали светом люстры. В углу тихо работал какой-то агрегат; очевидно, автономный генератор. На стенах – изобилие полотен, в основном цветы или панорамы закатных улиц, причем исключительно безлюдных. По ковру лестницы толстыми жгутами пролегали провода, где-то протяжно пела циркулярная пила.

Холод пробирал Милену до костей.

– Руки помыть хочешь? – пробормотала Ролфа.

– Я тогда совсем в ледышку превращусь, – призналась Милена, глядя, как изо рта струится пар. Может, уже и брови заиндевели?

– Тогда сюда, – указала Ролфа. Голос у нее был несколько выше и тише обычного; четкий, но едва различимый, какой-то бесхарактерный. От вида открывшегося зала Милене перехватило дыхание.

«Капитализм», – только и подумала она. А иначе что же это такое – иного слова и не подберешь.

Посредине возвышался полированный стол из красного дерева, с ножками на деревянных подставках, чтобы подходило Гэ-Эмам по росту. На стенах – снова картины и водопад света, играющего радугой