Детский сад

открытие.

В ТУ НОЧЬ МИЛЕНЕ СНИЛОСЬ, как Хэзер сидит на кровати у нее в ногах. Она могла видеть ее – и эту лошадиную улыбку, и подвернутые под туловище немощные ноги. Хэзер, Хэзер, уйди, сгинь, оставь меня! Хэзер продолжала читать. Словеса катились волнами, рикошетили от стен. «Ты все поймешь. У тебя все отложится. Разумеется, самые полезные вещи вольны, как воздух, и не требуют трудовых затрат. Но стоимость есть экономическое понятие, функция определенных общественных отношений».

«Да, да», – отвечала Милена, измученно мотаясь головой по подушке…

В дверь постучали.

Милена пробудилась – вся в поту, разбитая, больная.

…Негромкое, вкрадчивое постукивание по двери, в темноте…

Милена пошарила возле себя по постели: пусто. Небо за окном начинало сереть. Ролфа ушла. Она сейчас на рынке, покупает продукты.

Это он, Нюхач; выстукивает.

Ну хорошо, ладно, пусть войдет, увидит пустую комнату; убедится, что Ролфа здесь не прячется. Главное – не думать, ни о чем не думать. Милена трясущимися руками отыскала в темноте одежду и, одеваясь, упихивала, рассовывала свое родное, истинное «я» по тайным закоулкам, по отдушинам. Утопленником из омута всплывала в ней на поверхность Хэзер.

Дверь открылась. Двери никогда не запирались на замки и засовы.

– Привет, Хэзер, – послышался вкрадчивый, слащавый голос. – Я хотел с тобой поговорить.

Нюхач незаметно прошел по комнате, неразличимый в темноте. На матрасе появилась вмятина: гость сел туда, где во сне сидела Хэзер, в ногах у Милены.

– Ты сегодня утром могла меня ударить. Никто другой на это бы не осмелился. Ты сломила вирусы. Как и я. – Потянувшись, он взял ее за руку. – Мы с тобой из одного теста.

В этот момент в дверь постучали – робко, как будто извиняясь.

«Черт, это еще кто! – Хэзер выдернула руку. – Ролфа, что ли?»

– Боже, это мой друг! – всполошилась Хэзер (сказать «подруга» не повернулся язык). – Быстро, под койку! – пришла на ум единственная мысль.

– Это не друг, – спокойно поправил Нюхач. – Это подруга.

Хэзер все равно попыталась пихнуть его под кровать и, не успев толком одуматься, распахнула дверь.

На пороге стояла Сцилла, прижимая к груди бамбуковый ящичек. Хэзер пнула ее по голени, чтобы сконцентрировать ее внимание.

– Тут у меня Нюхач, – объявила она, ехидно улыбаясь. – Навестить пришел. Сейчас, наверно, домогаться будет.

В скупом свете спиртового коридорного фонаря глаза у Сциллы округлились от страха. Она, хромая, припустила по коридору, как только позволяла ушибленная нога.

– Видел я этого твоего дружка, – пропел Нюхач, развязно потягиваясь на кровати.

«Он думает, что меня шантажирует, бедняжка».

– Я разглядел его у тебя в голове. Так он спит прямо здесь, рядышком? – Нюхач похлопал по простыни. – Охватистые, широкие плечи. И окладистая борода?

Хэзер, усмехнувшись, представила себе основоположника марксизма.

– М-м… – Нюхач на секунду нахмурился, уловив, видимо, несколько иной образ. – Впрочем, сейчас он уже бреется. – Перекатившись, он встал на колени, отчего оказался обернутым в одеяло. – Комната у тебя именно такая, как я себе и представлял. Уйма книг. Вот так ты и одолеваешь вирусы: доходишь до всего своим умом, через чтение. Я знал, что ты их тоже ненавидишь. Догадываюсь, почему ты читаешь Маркса: чтобы освободиться. Я тоже одолел вирус, отвечающий за Маркса, – похвастался он. – Я бы и не знал, если б сам в этом не убедился.

Нюхач взял с подоконника мелкую, замызганную книжонку.

– «Коммунистический манифест»? – полюбопытствовал он. – Теперь никто этого не читает. Все дается в уже готовой трактовке, чтоб не вышло из-под контроля. И они называют это марксистским государством!

В руках у него был «Винни-Пух» Ролфы.

– Я хочу, чтобы ты ушел, – сказала Хэзер просто и тихо.

– Не уйду, – ответил Нюхач, – пока не буду абсолютно убежден в том, что ты не нуждаешься во мне так, как я в тебе.

И тут Раковина – вся, из конца в конец – зашлась звоном колоколов, связанных между собой по этажам веревками. Сквозь заполошный звон, откуда-то с того конца коридора, доносились крики Сциллы: «Пожар! Караул! Горим!»

– Здание горит! – закричала Хэзер.

– Да нет никакого пожара. Это твоя подруга пытается меня так выпроводить. Она приносила какую-то бумагу, чтобы ты могла записывать на ней свою музыку. – Он придвинулся к ней и взял ее ладони в свои. – Я знаю людей, Хэзер. Я знаю, ты – та, которую я так долго искал. Мы могли бы жить вместе, и Закон нам нипочем. Счистить гнилую шелуху со стен. Тебе, Хэзер, дано счищать всю эту дрянь, мне – красться и скользить. Но мне невмоготу лизать задницы, Хэзер. Ты могла бы меня спасти.

«Боже мой, – подумала Хэзер, – еще одному понадобилась мамочка».

– Ладно, ладно. Ты права. Мне нужна помощь.

«Вампир», – заключила про себя Хэзер. Повсюду вокруг – сверху над потолком, сбоку за стенами – поднялась глухая, со стуками, возня жильцов общежития, разбуженных этим ночным набатом.

Нюхач в замешательстве вскинул голову.

«Слишком много людей, слишком много мыслей, и все разом, – поняла Милена. – Из-за неразберихи у него не получается ясно меня различить». Одеяло упало у Нюхача с плеч, и он встал с кровати. Со скорбными и какими-то испуганными глазами, высокий и сухощавый, в свете наступающего утра он казался еще старше, чем утром.

– Я беру человеческие мысли, – сказал он мечтательно, словно обращаясь к самому себе, – и тку из них тончайшую материю. А потом развешиваю, будто гобелены в галерее. – Нюхач показал руками, как он это делает. – Только, кроме меня, их никто не видит.

– Ну так перестань быть Нюхачом, – сказала ему Хэзер.

Он открыл дверь и, приладив на голове широкополую шляпу так, чтобы выглядело потаинственней и зловеще, шагнул в суматоху мечущихся полураздетых людей.

«Дурак, – подумала ему вслед Хэзер, – дурак, да и только». Эта мысль хлестнула Нюхача как плетью, отчего он, закрывая за собой дверь, болезненно сгорбился. Колокола все продолжали заливаться звоном. «Интересно, а люди любят дураков?»

Несколько минут Хэзер дожидалась, пока он скроется, прежде чем влиться в общую толчею на лестнице. Люди тащили с собой самое ценное, что у них было, а также зубные щетки и кастрюли. Сцилла уже не звонила в колокола. Тревога теперь была подхвачена дежурными по этажам, согласно инструкции. Так что со Сциллы взятки гладки – она выйдет сухой из воды.

Сциллу Милена застала снаружи, все с тем же бамбуковым ящичком.

– Прости меня, пожалуйста, что я тебя так, – обнимая подругу, кивнула она на голень Сциллы. В ящичке, под крышкой, оказалась настоящая драгоценность – бумага, заботливо разлинованная под нотный стан. Милена не могла поверить своим глазам: какими щедрыми все-таки иногда бывают люди.

«Следовательно, у стоимости ее ценность не прописана на лбу; скорее всякий продукт труда она преображает в некую общественную систему иероглифов».

– О-ой, Сцилла, – млея, сказала Милена. – Кто же это все сделал?

– Да так, мы, Вампиры, – ответила та застенчиво, явно довольная произведенным эффектом. – Вампиры Истории.

Донесся звук трубы: отбой тревоги. Где-то там, в недрах памяти, Хэзер приспособила увесистый том на специальную подставку при своей инвалидной коляске. И, не отрываясь от чтения, начала описывать в ней для разминки круги по комнате – р-раз, еще раз, еще раз…