Да… Вот же повезло какой-то. А? Даже завидно стало. Нет, мне таких стихов никогда никто не напишет, а тем более он, мой… то есть уже не мой Надеждин. «Без меня тебе, любимый мой, земля мала как остров, без меня те…» Что это за скрип в прихожей. Ой, мамочки, это же он пришел, дверь ключом открывает. Мгновенно тетрадь оказалась на своем месте в ящике. Я выглянула в прихожую, а там — никого. Только собака об досточку когти точит. Тьфу ты, напугал. — Джимми, Джимми! — сказала я как можно ласковее. Пес подошел ко мне и лизнул в протянутую к нему ладонь, взглянул на меня умными, немного грустно-тоскливыми глазами и ушел обратно, поняв, что мне от него ничего не нужно. Я решила последовать содержанию записки и пошла на кухню готовить завтрак. Когда я открыла холодильник, особых продуктов я там не нашла. Достав колбасу, сыр, масло и зелень, сделала несколько бутербродов с копченой колбасой и украсила зеленью. Сварила кофе и сделала бутерброды с маслом и сыром. Только я успела поставить тарелки на стол, как раздался звонок в дверь. Все та же свирель и лай Джимми. Поправив волосы, я побежала открывать. Но пока справлялась с замками, мои волосы опять растрепались, а Джимми вертелся вокруг меня, не в силах ничем помочь и только ворчал от злости. Наконец дверь распахнулась. На пороге стоял он, в сером плаще нараспашку. В этот момент его глаза показались мне особенно большими и блестяще-черными. Его смуглое лицо стало мертвенно-бледным. Он смотрел на меня, не сводя глаз. В этих глазах сейчас были совмещены радость и надежда.
— Какое счастье, — тихо произнес он, — Вы… вы все-таки остались. Я шел и надеялся, что вы не ушли. Ведь у меня есть ключ от двери, а я позвонил. Я так мечтал, что в один прекрасный, счастливый день эту дверь откроете мне вы. — Он говорил очень тихо и взволнованно. ОН был очень не похож на того Надеждина на КВНе, серьезного, озабоченного чем-то. Сейчас он был какой-то настоящий, естественный и, главное, такой близкий. Он зашел в прихожую, не спуская с меня глаз, снял и повесил на вешалку плащ и шарф. Он взял мою руку в свои большие, загорелые и сильные ладони.
— Ну, здравствуйте, моя незнакомка.
— Good morning, — почему-то вырвалось у меня, — ой, простите, доброе утро, я хотела сказать.
— Я так и понял. Не стоит так волноваться. Вы уже позавтракали?
— Нет, я ждала вас, вы же просили не уходить.
— Да, да! Спасибо, я как раз очень голоден.
Мы прошли на кухню. Я и не ожидала, что стол получится такой красивый. Усевшись за стол, он молча стал пожирать бутерброды, один за другим, и запивать кофе. А я все сидела и соображала, какое он отношение имеет ко мне. И тем не менее я была счастлива.
Глава шестая
Беседовали мы тогда недолго. Он рассказывал, как увидел меня под дверью и сначала подумал, что у него галлюцинация от недосыпания. Но, когда дотронулся до меня, понял, что это не мираж. Его очень поразила моя «очаровательная наивность» и «милая улыбка во сне», как он выражался. Потом он рассказывал, что видел меня на КВНе и с тех пор не может забыть, и везде ищет, и прочитал мне тот самый стих, который я нашла в ящике тумбочки. Он говорил, что не поверил своим глазам, когда увидел меня возле квартиры, что он никак не ожидал такой находки, думал, что ему все снится, что это сказка!.. Потом мы смотрели видеокассету «Моя первая передача», где был записан его первый выход в телеэфир.
Я сидела рядом с ним, смотрела в его ласковые, мягкие глаза и мне было хорошо и страшно. Страшно потому, что не могла себе представить его реакцию, когда скажу, что мне только шестнадцать лет и что учусь в школе. И потом, меня все терзала мысль, что вот-вот должны приехать мои родители, а дома ни ужина, ни меня. И поэтому я сидела молча и ничего не говорила, а только слушала его еще юношеский голос. Я ждала удобного момента, чтобы незаметно уйти. И наконец этот момент подвернулся. Саша вспомнил, что не запер машину, и вышел. Я выскочила вслед за ним и спряталась за кустом возле дома, как трусиха, не понимая, зачем я это делаю.
Я видела, как он запер машину, остановился возле дома, посмотрел на свое раскрытое окно, оттуда доносились мелодичные песни «Битлз», вдохнул полной грудью весенний аромат, весело подкинул и поймал связку ключей и игриво, как ребенок, улыбаясь, побежал в подъезд. А у меня мучительно щипали глаза слезы. Мне было его жаль, искренне жаль…. А если бы со мной вот так…. Но я сидела в кустах и знала, что выйти мне нельзя, что он может меня увидеть, и тогда я пропала. Сначала смолкла музыка, затем с тревожным лицом, уже лишенным улыбки, выбежал он. Он с надеждой и тревогой смотрел по сторонам, а я еле себя сдерживала, чтобы не закричать. Я не могла видеть его таким, это было выше моих сил. Я сидела и плакала. Он в мгновение ока оказался в машине и на полной скорости помчался со двора.
Как только пыль рассеялась на дороге, я как убитая, ничего не видя, вышла на дорогу. Плелась, не замечая людей, медленно переставляла непослушные ноги, мне было тяжело идти. Мои щеки и подбородок щекотали быстро текущие горячие слезы, но я не могла их стереть — руки не слушались меня. Шла и смотрела, не моргая, прямо, ку-да-то вдаль, а точнее, в никуда, потому что я ничего не видела, был какой- то смутный поток людей, который расступался передо мной, как лед перед ледоколом. Сердце разрывалось, но я уходила все дальше и дальше в никуда.
С тех пор целых два месяца, а то и больше он не появлялся в телеэфире. И вот однажды, седьмого мая, опять-таки на КВНе в МГИМО мы с подружкой смотрели на его затылок. Он вертелся по сторонам, но нас, к сожалению, не видел. Вдруг кто-то его спросил, почему его не видно на телеэкране. Он с грустью ответил, что все это, к его большому счастью, временно. Больше он ничего не сказал. На этом КВНе он был особенно зол, даже своим не подыгрывал, а скорее наоборот. Когда началась дискотека, он разошелся не на шутку. Кричал но-английски в микрофон, пел, прыгал как сумасшедший. Он спустился со сцены в зал и танцевал совсем рядом, не замечая меня. Он был ко мне спиной и не видел меня, но зато я была вновь близко, рядом с ним, видела его спину, затылок, руки и длинные ноги, я могла читать у него на футболке надпись «АССА». Когда же объявили медленный танец и запели «Битлз» все ту же самую мелодию, которая тогда была для меня последней в день знакомства с ним, я отошла подальше, чтобы он не заметил меня, и стала смотреть на него как завороженная. Саша огляделся по сторонам с безнадежностью во взгляде, почесал затылок и пригласил ее. Ту, которая смотрела на него с прямым намеком на танец. И он пригласил именно ее. Когда он коснулся ее талии, меня больно кольнуло где-то в области сердца, перед глазами все поплыло, все словно расплавилось, наступила тишина, давящая на уши, лишь где-то очень далеко пел Джон Лен-нон. Лицо любимого было у меня перед глазами четче всех, но тоже расплывчатое, мне даже казалось, что он улыбается ей, но когда моя дорогая подруга наконец дернула меня за руку (я ее как всегда не слушала), увидела, что ошибаюсь. Окончив танец, он даже не поблагодарил ее и не улыбнулся, а, напротив, ушел за кулисы. Под конец вечера он вышел на сцену и стал петь «Вояж», и я пела вместе с ним, хотя он и не видел меня, но я пела, хотя и не слышала своего голоса.
После дискотеки, когда все разошлись, мы с Анькой шли по коридору, Саша шел навстречу с каким- то парнем. Я очень смутилась и опустила голову, спрятавшись за мою спасительницу, и он, к счастью, не узнал меня, хотя шел потом и все время оглядывался. Вероятно, что-то все-таки ему обо мне напомнило. А сердце мое вновь рвалось к нему, мне хотелось закричать: «Нет, ты не ошибся, это я, я, я!» Хотелось побежать за ним, броситься к нему на шею и прижаться к его широкой груди. Но что-то сдерживало меня. Я шла молча и думала, что на следующей дискотеке я его обязательно приглашу. В конце концов, ничего в этом постыдного нет, а даже очень романтично. Я не могу допустить, чтобы он говорил с другой, обнимал другую, улыбался другой, да и вообще!..
