Наверное, это месть за то, что пришла на свидание к нему не одна. Но с другой стороны, как я могла бросить Энджел в такой ситуации? Вдруг у нее там судьбоносный хахаль, который будет ей потом хорошим мужем?..
Представляю на снимке свое перекошенное недоумением и паникой лицо.
– Я просто хочу, чтобы у тебя была фотография со мной, – между тем продолжает он, – на память.
– В рамку поставить, – говорю я.
– Рамку я тебе подарю. Дизайнерскую. Ну это что-то новое. На память… При чем здесь память? Впрочем, мне-то что? Это он несвободен, а не я, и это у него «в случае чего» будут проблемы. Едучи в машине на второй красный свет подряд и не замечая этого, я молчу, а он пытается разговорить меня (может, разозлить?), расспрашивая о том, что это за дурацкая такая мать у Красотки, что она на кого попало свое дитя кинула.
– На кого попало – это, что ли, на меня? – спрашиваю.
– Ну, например, на меня, – возражает он, – а вдруг я мувистар-киднеппер?
Внезапно я неудержимо начинаю смеяться. Похоже, это истерика.
– О да… Очень похож!.. – Еще не до конца успокоившись, я добавляю: – Но мать Красотки не знает, что мы с тобой сегодня встречаемся. Она вообще про тебя не знает.
Как, впрочем, и никто не знает. Он фыркает:
– А что она еще не знает? Кто отец этой девочки?
– Нет, кто отец этой девочки, она как раз знает, – терпеливо отвечаю я. – И если тебе интересно, я могу рассказать тебе историю, благодаря которой эта прекрасная малышка катается сейчас с нами в машине.
Хмыкнув, он пожимает плечами: «Ну если больше рассказывать нечего…» Медленно-медленно я начинаю тормозить.
– Слушай, – говорю я ему, – ты мне надоел. Я тебя сейчас высажу.
И, остановившись, взглядываю на него с большим вниманием.
Но он уже сидит весь преображенный: сияет на меня фирменной, полубезумной улыбкой Джека Николсона, задирает бровки домиком и беззвучно хлопает в ладоши: «Просим-просим!» Выглядит при этом совершенно по-дурацки, об этом знает и меня этим чрезвычайно веселит… Внезапно я понимаю, что все, что было перед этим, – спектакль.
– Браво! – говорю я тогда и снова смеюсь. На этот раз смеюсь совсем по-другому.
– Бис!
Мы познакомились с Энджел, когда я в период тотальной безработицы в журналистике пошла трудиться в некую полутеневую фирму в качестве пиар-менеджера. Анжелкин стол был прямо напротив моего. Это была высокая красивая девка с бесконечными ногами, эффектная шатенка с синими глазами и слегка оттопыренным животом, который, впрочем, довольно быстро оказался шестимесячной беременностью.
Энджел тогда проживала в совместном жительстве с неким молодым человеком, от которого и была беременна. Почему она с ним проживала и почему она от него беременна, никто не знал и не понимал, включая саму Энджел. Но она на эту тему не думала. Это было вполне в ее духе: лишний раз не задумываться. Когда-то она жила совсем другою жизнью, с человеком по имени Данила, в полном счастье, любви и согласии. Четыре года.
Они расстались, на взгляд Энджел, довольно неожиданно. Просто однажды он сказал: «Я тебя люблю, но жить с тобой больше не могу».
На мой тогда вопрос, неужели Энджел ничего не предчувствовала, она ответила, что «да, предчувствовала, но о плохом ведь стараешься не думать?». И заодно поведала мне о своей эксклюзивной технологии отгоняния плохих мыслей. Я тогда подумала, что у этой девушки страусиные не только ноги.
Трагедия была в том, что Данилу она действительно любила. И поначалу вроде даже как будто и не поверила, что они разошлись.
– И только когда он мои вещи начал привозить домой, к родителям, – рассказывала она мне, – тут-то меня, Джада, и прорвало.
Она рыдала неделю. После чего у нее началась, можно сказать, черная полоса. Первое время она еще пыталась Данилу вернуть. Как заведенная, она ходила по всем отделам в офисе и, как заведенная, спрашивала: «Ребята, а как вы думаете, может, мне ему позвонить?» И вечерами горько плакала на кухне. Первый месяц ее жалели. Второй уже не очень. Через полгода босс принял решение ее увольнять на почве шизофрении. Тогда ей было сделано предупреждение.
К тому моменту она потеряла пятнадцать килограммов веса и практически совсем не спала. Энджел поняла, что пришло время принимать волевые решения. Волевые решения, как я потом узнала, всегда заменяли Анжелке логику.
Для начала она улетела в Тунис отдыхать. Там, беспрерывно куря кальян с гашишем, она слегка подправила свои физические и эмоциональные силы и по возвращении сменила работу и нашла себе нового парня. То есть именно нашла: сводила его в кино, напилась с ним виски в собственной машине и на следующий день после того, как они переспали, переехала к нему жить. На новой работе нашла новых друзей, в том числе и меня.
Совместное жительство Энджел с новым бойфрендом было весьма умеренным: за полгода они переспали целых пять раз (об этом знали все друзья и знакомые), и на пятый она влетела.
Я делаю томительную паузу, предвосхищая реакцию моего мувистара. Как и следовало ожидать, реакция эта бурная: откинув на подголовник красивую голову, он восхищенно заламывает брови и шепотом произносит: «Пять раз? За полгода?..» И с замиранием прикрывает свои прекрасны очи. Потом с закрытыми глазами он говорит, ни к кому вроде бы не обращаясь:
– Я пять раз за полдня вырабатываю. В случае больших чувств.
