И, открыв глаза, смотрит на меня в упор. По его глазам понятно – меньше пяти раз мне уж никак не будет. А то и больше, больше… Я делаю вид, что поглощена дорогой, но все равно не могу сдержать улыбки. Я даже вдруг думаю, не поцеловать ли мне его крепко, здесь и сейчас, но в этот момент опять вспоминаю о Красотке. Поправляю зеркало заднего вида, смотрю на нее. Наша девочка бодрствует, но не плачет. Настоящая красавица. И умница. Хотя и видно, что это ребенок, рожденный не по любви…
У меня на этот счет целая теория. Мне кажется, дети, рожденные не от любви, а от одиночества, или от решения каких-то своих проблем, или просто как игрушка для заскучавшей взрослой девочки, обладают некой особой энергетикой. Точнее, не обладают ею – никакой. Обычные детеныши определенного биологического вида, и все. Детей же, рожденных в любви, видно сразу. Они особенные. Веселые, что ли. Таких детей всегда хочется взять на руки и прижать к сердцу. Выслушав вот это мое наблюдение, мувистар смотрит на меня некоторое время молча, с неопределяемым выражением лица. Потом, вздохнув, отворачивается и глядит на дорогу.
Отец Красотки, понятное дело, ее не хотел. Лично для меня это было бы сигналом к аборту и к последующему расставанию. Для Энджел – нет.
– Ну а когда, когда, если не сейчас? – таращила она на меня свои синие глаза. – Ты подумай! Мне двадцать девять лет, скоро будет тридцать!
Я искренне не знала, что ей ответить. Когда Красотка появилась на свет, проблемы начались незамедлительно. Бойфренд отказался жить с ними, потому что ребенок по ночам орал и он не высыпался. Энджел переехала к родителям, после чего родители объявили ее бойфренду бойкот и перестали пускать его к себе на порог. Но Энджел держалась за эти «отношения» изо всех сил. Она приезжала к нему сама, она ему звонила, она всячески приглашала его навестить ребенка… Временами он вел себя с ней совсем по-хамски. Она терпела. И однажды, приехав ко мне поздно вечером домой и рассказав очередную паранормальную историю из их отношений, Анжела добилась того, что мое терпение лопнуло.
Мы с ней тогда страшно поругались. На повышенных тонах я говорила ей, что не понимаю всего цимеса таких отношений. Она кричала мне, что надо идти на компромисс, я в ответ кричала ей, что на компромиссы надо идти тогда, когда уже принято глобальное решение с обеих сторон, но не надо пытаться этим компромиссом глобальное решение заменить!
– Потому что, – кричала я, – если мужик глобально готов от тебя соскочить в любую минуту и единственное, что его держит, это твоя компромиссность, ваше совместное жительство представляет собой полный абсурд!
Я как раз тогда только что оставила одного такого «компромиссного» человека, с которым Энджел меня и познакомила в надежде на наше светлое будущее, и мой пример ей особо мозолил глаза. Человек довольно быстро оказался патологическим хамом и небольшого ума к тому же, хотя Анжелке он очень нравился.
Так мы с Анжелой поорали друг на друга примерно с час, и она уехала, хлопнув дверью.
Я пыталась залить свою ярость виски, но виски не помогало… Через час позвонила Анжела и рыдала в трубку.
Помню, как только ребенку исполнилось четыре месяца, то она сразу засобиралась идти по ночным клубам, искать себе пару. И меня к этому процессу стала, естественно, подключать.
Вот интересно, кого она себе сейчас нашла? Моя звезда слушает внимательно и дает свой, восхитительный комментарий.
– Больше всего, – говорит он, – мне в этих отношениях жалко ребенка. Осталась детка без отца, без матери…
Я в этот момент вписываюсь в какой-то сложный поворот. Мы уже возвращаемся обратно к клубу. Помолчав со значением, мувистар осторожно так, почти даже не вопросительно, с почти даже повествовательной интонацией произносит:
– То есть если я правильно понял, то ты, например, если не найдешь себе пару, то не будешь рожать для себя?
– Видишь ли, я не понимаю, что такое «для себя». Для себя мне вообще очень мало что нужно. А ребенок как биологическое оправдание своего собственного существования… Что вот, жила не зря, вот, родила, воспитываю. Теперь, мол, есть ради чего жить, а раньше не было… Так, что ли? Мне и так есть ради чего жить. Всегда было и будет.
– В этом случае ты рискуешь остаться одна, – замечает он.
– Я знаю, – говорю я, ставя машину на ручник, – но кто не рискует, тот не пьет шампанского.
– А ты что, любишь шампанское? – иронично вскидывает одну бровь он, и почему-то в его голосе мне слышатся нотки обиды.
– А кто не любит быстрой езды? – отшучиваюсь я.
В этот момент мы видим, как Анжелка вытряхивается из ночного клуба вместе со своим новым ухажером. Анжелка настолько счастлива, что буквально искрится от радости. Мувистар надевает бейсболку: парочка идет к нам. За Анжелкиной эйфорией я все никак не могу рассмотреть ее спутника. Сдав с рук на руки ребенка, мы с моей звездой блаженно гуляем еще пару часов по вечерней Москве пешком, разговариваем, смеемся. Хорошее время. Потом мы недолго прощаемся на одном из московских бульваров, обещаем друг другу скоро увидеться, включаем мобильные телефоны.
С тех пор мы еще ни разу не встретились. У него пошел проект за проектом, и, кажется, он перешел на двадцатичетырехчасовой режим работы. Я было пробовала ему звонить, но я не люблю говорить урывками, тем более по мобильному.
С Анжелкой жизнь тоже вскоре развела меня, и я этому рада. Потому что жизнь Анжелы все больше и больше стала походить на театр абсурда.
Но я храню тот снимок, сделанный на Воробьевых горах тогда, где он, я и маленькая девочка. Долгими вечерами, оставшись одна, я достаю его и рассматриваю. Против всяких ожиданий, лицо у меня получилось очень веселое, живое. Можно даже сказать – счастливое. Красотка смотрит куда-то в сторону осмысленно, почти с достоинством. И он, с бейсболкой в руке, вполоборота, брутально смотрит в камеру, придерживая меня за плечо. И только недавно я поняла, почему он захотел подарить мне на память именно этот снимок.
Дети большого города
