— Минуточку. Это просто прием, а не вопрос. Прием, не очень плодотворный для серьезной беседы. Человек должен быть естественным, хотя это самое трудное. По роду моих занятий мне приходится иметь дело с большим количеством людей, но мало людей приходит ко мне в дом. Я не очень подпускаю к себе. Я избирателен, наверное, кроме того, мне просто некогда...
— Кроме Вашего дома, что-нибудь объединяет людей, которых Вы пускаете к себе?
— Это просто круг близких друзей, с которыми я соединен много лет.
— Вы можете и теперь еще подружиться с кем-то?
— Да, почему бы и нет.
— Благодаря каким-то качествам человека?
— Это никогда нельзя определить. Контакты, которые возникают между людьми, невидимы миру. Возникают в силу самых разных ситуаций и условий. Бывают короткие дружбы, которые возникают и исчезают.
— Самая длительная дружба у Вас с кем? Или это слишком интимно, как религия?
— Нет, почему же. Есть люди, с которыми я дружу более тридцати лет. Галя Волчек, мой близкий друг. Леня Эрдман, директор театра «Современник».
— У них есть общие черты характера?
— Нет, в характерах ничего общего. Но есть общий круг интересов. Они занимаются искусством, живут в мире театра, и театр составляет средоточие их интересов. Поэтому мы как-то проходили вместе все эти годы.
— Осмелитесь Вы назвать имя человека, если он есть, который популярен, умен, весьма достойный, а Вы его не переносите? Дружбы которого Вы не искали?
208
— Надо прямо сказать, я вообще не искал чьей-то дружбы. Вопрос не вполне понятен. Среди моих друзей не может быть людей, мне несимпатичных. А среди людей, которые, также как и я занимаются искусством, но мне несимпатичны, такие, разумеется, есть.
— Представьтесь, кто Вы. Расскажите о себе.
— Не люблю говорить. Как-то очень трудно... Я театральный переводчик, эссеист, литератор, ведущий телевизионных программ, доктор наук, профессор...
— Искусствоведения?
— Нет, я доктор исторических наук. Много перевел в своей жизни пьес, более двадцати. В этом сезоне, наверное, в Москве идет пьес девять в моем переводе. Я написал довольно много больших книг, четыре крупные работы. Очень много статей за жизнь. Работаю на телевидении пять с половиной лет.
— А какой у Вас характер?
— Сложный.
— Кроме Волчек и Эрдмана — еще кто-нибудь Вам близок?
— Таких близких, как они, наверное, нет. Еще Наташа Завальнюк.
— Вы не знаете, что думает о Вас Волчек? Каким Вас видит?
— Никогда не спрашивал. Главное не то, что я думаю о них или что они обо мне думают. Главное, что я их люблю и они любят меня.
— Давайте попробуем катаньем, когда мытьем не получается. Что есть такого в Волчек, чего нет в Наташе?
— Нет, я не могу отвечать на такие вопросы. Они слишком абстрактные. Все люди разные, разные по характеру. Что я буду спрашивать: «Как ты ко мне относишься?» Если бы плохо относился, не дружил бы. Или наоборот. Я могу сказать одно, что такая постановка вопроса неточна и неверна.
— А я заключаю, что Вы очень скрытный человек. Ничем другим я не могу объяснить, что Вы, имея трех необыкновенных друзей, не умеете самому себе и мне заодно сказать, чем они отличаются?
— С какой стати, давая Вам интервью, я должен давать характеристики трем людям, которых Вы не знаете? Я их люблю очень, и этого достаточно.
— Почти убедили, но объясните вот что. Недавно я слышал, как Вы по телевидению прекрасно рассказывали о балерине Нине Тимофеевой.
— Об этом — пожалуйста. Я специально ездил в Израиль и делал передачу о ней. Я помню, как она танцевала. Я был большим поклонником ее таланта. Она — человек трагической судьбы. В 90 году она уехала — не в эмиграцию, а по контракту.
— Ваш рассказ будет напечатан?
— Нет. Книга — это совсем другой жанр.
— Вы записываете все то, что рассказываете?
— Нет, никогда. Потому что я, во-первых, написал. И потом устный жанр и письменный — разные вещи. Если человек выступает по телевидению и рисует чей-то портрет, то это устный рассказ, подчиненный законам устного жанра. А когда я буду писать, например, о Нине Тимофеевой, то это литературный портрет, который будет совершенно не похож на устный.
— А учиться мастерству нужно одинаково долго — и устного рассказа и письменного?
209
— Вопрос о мастерстве — тема совершенно другая.
— Вам не хочется тратить время на то, чтобы понять нечто Вам неизвестное
— Я делаю то, что умею и достаточно много умею. Но также я учусь новому как каждый человек, который профессионально занимается каким-то делом.
— Мне казалось, что это так легко, все артисты написали свои воспоминания.
— Это не значит, что они написали хорошо. Воспоминания — не всегда литературные произведения.
— Вы в ужас приходили от каких-нибудь воспоминаний? Ширвиндта или Гурченко?
— Ширвиндта не читал, а «Аплодисменты...» Гурченко очень хорошая книга.
— Значит, есть и хорошие, несмотря на то, что они берутся не за свое дело... Может, за них кто-то пишет?
— Я не знаю. Не уверен. Что касается Гурченко, то уверен, что нет. Я знаю Гурченко, и ее голос очень слышен в этих воспоминаних. Сейчас прочел замечательные воспоминания Козакова о его жизни в Израиле, напечатанные в «Знамени». Воспоминания называются «Третий звонок». Замечательно написано.
— А о своих книгах Вы то же самое можете сказать?
— Вы пришли ко мне, понятия не имея о моих книгах. Поэтому задаете мне такой бестактный вопрос.
— Простите. Вы пишете не о том же, о чем рассказываете?
— Нет. Вы должны понять эту разницу, объясняю ее Вам еще раз. Это удивительно, я беседую с человеком, который не знает ничего из моих литературных занятий. Прежде, чем придти ко мне, Вам нужно было прочитать хотя бы последнюю мою книгу — «Идолы, звезды, люди». Она вышла в издательстве «Искусство» в 1995 году. Тогда бы Вы не задавали мне такого вопроса. Эта книга — эссеистские портреты людей искусства — западных и наших. О половине из них я рассказывал на телевидении, но с литературным рассказом это не имеет ничего общего. Потому что на телевидении важна интонация, пластика, манера. Все — как ты сидишь, как смотришь, голосовая модуляция. А когда ты садишься за письменный стол, твои очерк подчинен другим законам.
— Каким законам сидения за столом Вы подчиняетесь?
— Законам литературного мастерства. Когда ты строишь литературный портрет человеческий, в котором ни твоя звуковая модуляция, ни заразительность какая-то не играет роли. Только слова...
— А в каком по счету браке, по-вашему мнению, супругам гарантирован успех. Сколько раз
