захлестнувший Стройку вал западной алхимической наркоты – “С40”, “каскад”, “голубые небеса”. Но про “шрайк” я не слышал.
Говорили, что сначала его предлагали для военных, но он не прошел испытаний. Слишком много побочных эффектов, слишком велико привыкание, слишком… много “слишком”. Нам тоже пробовали выдавать похожие вещи – и часовые начинали палить по гигантским змеям посреди плаца.
Наверное, если бы я достал обычный благочинный “доховин” или армейский “туляк”, они бы еще могли отступить, даже под “шрайком”. Но у меня был новенький ижевский “Рекс” офицерская модель – слишком хорошо для случайного прохожего, так, наверное, им подумалось.
Если они еще в состоянии были думать!
Они бросились на меня одновременно и тут уже в дело пошли рефлексы – я отскочил в сторону, выделил самого опасного – этот! длинная цепь с приклепанным на конце шипастым шаром уже пошла на замах – повел стволом… Выстрел!
“Правило второе – стреляй в голову! Там не может быть кольчуги!”
Это было как в кошмарном сне. Револьвер плевался им в лица ослепительными сгустками огня, и они отшатывались на миг, а потом бросались снова и… Выстрел! Выстрел!
Курок щелкнул вхолостую. Я отбросил револьвер, перехватил падающую на меня руку с ножом, рванул ее вниз – и нападавший пролетел мимо, все еще продолжая сжимать застрявший в животе нож – отскочил, пропуская удар нунчаков и рубанул последнего из стаи по шее.
Сзади раздался какой-то странный хекающий звук. Я оглянулся…
У него вываливалось из брюха по меньшей мере полсажени кишок, а он шел на меня, сжимая окровавленный нож в СЛОМАННОЙ руке – и при этом продолжал улыбаться этой безумной… нет, дьявольским оскалом.
И тогда я ударил, ударил что было сил, чувствуя, как трещат под кулаком ребра, ударил так, что он отлетел к противоположной стене.
Но не упал. Снова хекнул, качнулся, оторвался от стены и снова пошел ко мне жуткой, шаркающей походкой зомби.
Я бросился к револьверу. Переломить – как хорошо, что у “Рекса” одновременная экстракция гильз – и принялся лихорадочно набивать барабан. Первый, второй, тре…
Два выстрела снова отбросили его к стене. На этот раз он захрипел, начал сползать… а потом снова встал.
Третья пуля попала точно меж глаз.
Валентин Зорин
– Эй, ты!
Спину мне обожгло, словно плетью. Но я даже не сбился с шага.
– Ты, ты, сопля!
– Валя, Валя, не надо! – шептала мне в ухо Галина. – Не связывайся!
Легко сказать – не связывайся. И кто я после этого буду? Тварь дрожащая? Ты мне это сама будешь поминать один Бог знает, сколько.
– Валя!
А так все хорошо начиналось! Такой прекрасный южный вечер: бездонно-синее небо, теплый ветерок с моря, стрекочут эти… кузнечики здешние. Птица какая-то орет, словно оглашенная. Отдыхающие шляются туда-сюда по набережной – от центра до Рабочего уголка и обратно. Вот и мы с Галей (хорошая парочка – Валя и Галя, да? Все смеются, а мы улыбаемся, как два идиота) шляемся.
И всегда найдется какой-нибудь паразит, готовый нарушить идиллию. Вот и сейчас – вывернули из-за щита с дебильной аббревиатурой “УКООПСПИЛКА” двое мордоворотов. И взялись куролесить. На всю набережную.
– Ты, сопля, ты че, гордый, да? А баба твоя че – тоже гордая?
– Валя! – Это уже тихое бессильное шипение, точно капля стекает по горячей печке.
– Я не гордый, – в голос заявил я, скидывая рубашку. – Я брезгливый.
Может, умом мои мордовороты и не отличались, но вызов поняли сразу.
– Брязгливый, значит, – повторил тот, что пошире в плечах, должно быть, заводила. – Так ты, эта, землицы-то поешь, помогает.
– Тебе, паря, и врач не поможет, – сообщил я. – Тебе гробовщик сразу нужен.
– А баба у тебя, блин, ничего. – Заводила, верно, не уловил серьезности момента. – Красивая баба. Только гордая. Ну ничего, обломаем. Сначала вот тебя обломаем…
– Вот что, – оборвал я его. – Пошли отсюда вон. Оба.
– Ты че? – изумился второй. – Самый крутой, да?
– Да, – ответил я, делая шаг.
Громила замахнулся. Я ушел из-под удара, и отвесил ему оплеуху. Несильно, но обидно. Не хотелось их калечить. Подлые твари, конечно, но пусть их… пока знают – свое –
Здоровяк попытался треснуть меня снова. И еще раз. Ему это почти удалось. Кулачище с добрую дыньку задел мой нос по касательной, но все равно было больно. И обидно. Закапала кровь; несколько капель упало на брюки.
И тут меня повело. Как всегда – без предупреждения.
Вкус крови на губах пробудил мою вторую сторону. На протяжении следующей минуты я мучительно выворачивался наизнанку. До сих пор не знаю, как это выглядит со стороны, потому что глаза заволакивает мутной пеленой, и когда я промаргиваюсь, мир передо мной уже размытый, черно-белый, воспринимаемый не столько на взгляд, сколько на запах.
Мыслить здраво я не в силах, но человеческая память подсказывает мне то, о чем не догадывается волк. Вокруг много двуногих, но они не опасны, это не враг. Враг впереди, он пахнет страхом и тем страшен, потому что непредсказуем. Реакция на угрозу – нападение.
Потом несколько секунд выпадают из памяти, и следующая картина – улепетывающие во все лопатки мордовороты. Я не столько догоняю, сколько играю с ними, лязгаю зубами у самых пяток. И снова затмение.
Мордоворот лежит на земле, глаза его стекленеют от ужаса. Я осторожно сдавливаю зубами его глотку, и медленно отпускаю. Мой нюх улавливает острый запах мочи.
И только теперь – от стыда – оборачиваюсь назад, в человека.
Вокруг уже собралась небольшая толпа. Громилы после пережитого не в силах были даже подняться – так и валялись в лужах, судорожно поскуливая. Я оглянулся – ну конечно, брюки остались под дурацким транспарантом. В трех сотнях локтей. Которые мне предстояло пройти в костюме Адама, под взглядами отдыхающих со всей Стройки. К счастью, останавливать меня в голову никому не взбрело.
Когда я добежал до плаката, Гали уже не было. Я поискал ее взглядом, потом опомнился и зло сплюнул. Тварь зашевелилась во мне, приглашая завыть, но я пнул проклятую псину в морду. Черт, почему в Крыму столько народу всегда? Так здорово было бы побегать лунной ночью по горам, вдыхая многообразные ароматы, источаемые нагревшейся за день травой и землей…
– Восемь защитных диаграмм, – пробормотал я себе под нос. – В качестве дисциплинарной меры.
Зверь тоскливо рыкнул и унялся.
Глава 8,
в которой происходит самое интересное
Валентин Зорин, воскресенье, 20 июня
На улице нас ждали шестеро. Трое парней в армейском камуфляже разной степени потрепанности. Здоровенный гоблин-полукровка картинно оперся на ручную картечницу. Синеглазый эльф в строгом деловом костюме выглядел чертовски неуместно на фоне дымящихся воронок. И молодая женщина, немедленно нацелившая на меня наконечник тяжелого посоха.
– Спокойно, Тайша, – предостерегающе произнес Серов. – Он со мной.
– Ну и во что ты умудрился вляпаться, а, Серый? – насмешливо спросил один из парней, задумчиво покручивая в руках точную копию подобранного Серовым жезла. – Вроде бы самый тихий был, и – на тебе…
– Да уж, – поддержал его сосед справа. – Вляпался ты, Серый, с размахом. Столько жмуриков даже
