Торсби захихикал, радуясь собственной шутке. Еда и вино вернули его в прежнее состояние. Оуэну стало легче на душе. Ему не хотелось сочувствовать архиепископу.
Когда Мейви принесла твердый сыр, еще хлеба и вина, Торсби отодвинул стул и удовлетворенно вздохнул.
— Теперь я могу подумать о королевском дворе. Но сначала должен дать поручение Микаэло.
Он поднялся и вышел из зала. Оуэн воспользовался возможностью, чтобы выйти на задний двор и поискать отхожее место. Вернулся он через кухню, тепло натопленное помещение, где витали вкусные ароматы. При виде его Мейви заулыбалась.
— Вам приятно прислуживать, капитан Арчер. У вас хороший аппетит, как у настоящего воина.
— Поверьте, мне тоже было очень приятно.
— Когда будете уходить, я дам вам свежего хлеба. Для вас и миссис Уилтон. Ее мазь, которую она для меня приготовила, здорово помогла моим костям. Бог свидетель, но и в Лондоне не сыщется лучшей аптеки, чем наша.
Оуэн знал, что Люси обожает белые буханки, которые пекла Мейви. Кухарка использовала муку второго сорта, но благодаря ее мастерству хлеб у нее всегда выходил превосходный.
— Она будет вам очень благодарна, Мейви. И я тоже.
Оуэн наливал себе второй бокал вина, когда вернулся архиепископ. Торсби удивил его, войдя из кухни.
— Итак, теперь нам никто не помешает. Я бы отвел тебя в свои личные покои, но там только что разожгли огонь, и комната еще не прогрелась, а день, как назло, выдался весьма холодный.
— Не думаете ли вы, что дела Голдбеттера могли быть как-то связаны с убийством?
Торсби сделал глоток вина, затем, задрав голову, принялся разглядывать балки на потолке. Наконец он взглянул на Оуэна и кивнул.
— Вполне возможно. Хотя каким образом, я точно сейчас не скажу. Когда Эдуард затеял свои игры с торговцами шерстью, я его предупреждал. Натравите одного из них на другого — и разрушите все связи, все честные договоренности, на которых строится цивилизованная коммерция. А нецивилизованные торговцы опаснее целой армии наемников. Особенно торговцы шерстью, именно те, что контролируют самый важный товар для всех стран, втянутых в войну Эдуарда.
— Вы так прямо и сказали королю?
— Я всегда откровенен с королем. Но в последние дни начал сомневаться, мудро ли поступаю. — Торсби взглянул на свои руки, лежавшие на подлокотниках кресла, и, согнув палец, на котором было кольцо архиепископа, поймал лучик пламени. Казалось, он весь погружен в созерцание кольца.
Оуэн вернул погрустневшего архиепископа в настоящее.
— А вы знаете этого Джона Голдбеттера?
Торсби встряхнул головой, словно отбрасывая ненужные мысли.
— Хотя мы никогда не встречались, кое-что о нем мне известно. Он очень похож на Уильяма де ла Пола в своем отношении к закону, а де ла Пола я знаю хорошо. Более того, именно де ла Пол впервые упомянул при мне имя Голдбеттера. Он заметил, что некто Голдбеттер совершил не меньше проступков, чем он, и тем не менее Голдбеттера не привлекли к суду лорд-канцлера. Я заверил де ла Пола, что знаю много виновных, но все они навредили казне в гораздо меньшей степени, чем он, поэтому на них не стоило даже тратить наше время.
— Вам нравится повелевать в качестве лорд-канцлера.
Торсби покачал головой.
— Не часто. Власть — крепкое вино, к тому же не очень высокого качества. Оно вызывает тошноту и головную боль, по мере того как скисает в наших желудках.
— Вы бы предпочли держаться подальше от королевского двора?
— Если бы только это было возможно.
— Из-за войны?
— Как ни печально, из-за короля. — Торсби принялся сверлить Оуэна взглядом глубоко запавших глаз. — Вот почему я побеспокоился, чтобы нас никто не подслушивал, особенно Микаэло. Стоит только кому-то покритиковать короля, как его тут же обвиняют в измене. Я полагаю, ты понимаешь разницу между недовольством, способным привести к восстанию, и тем, что просто-напросто является выражением разочарования. Но Микаэло я не доверяю.
Оуэну не слишком нравился этот разговор, но он понял, что Торсби вряд ли отменит ту задачу, которую поставил перед ним.
— Вы можете мне доверять, ваша светлость.
Торсби кивнул.
— Очень немногим я могу доверять, и каждый мне дорог.
— Почему вы держите Микаэло своим секретарем?
— А какой другой невинной душе я могу его подсунуть? Микаэло теперь стал для меня чем-то вроде власяницы.
Оуэна очень позабавила эта картина — брат Микаэло в виде власяницы. Он даже расхохотался.
Торсби покивал, потянувшись к вину.
— Да, да, можешь посмеяться над моей глупостью, — проворчал он, но глаза его улыбались. Он наполнил свой бокал, отрезал кусочек сыра, бросил его в рот, посмаковал и запил глотком вина. — Когда все сказанное сделано, это и есть награда, которую дарит высокое положение, а вовсе не власть, которая вместе с ним приходит. Власть — очень опасная штука. — Архиепископ покачал головой, вновь став серьезным. — Итак, к делу. Когда король вознамерился объявить о своих притязаниях на корону Франции, ему понадобились огромные деньги для реализации собственных амбиций. Кто-то напел ему хитроумный план, как получить больший, чем обычно, доход от шерсти, манипулируя запасами и подняв пошлины. Торговцев и юристов, предложивших этот план, несомненно, подстрекали лорды, боявшиеся, что средства на войну будут взяты из их кармана.
— Или у церкви? — предположил Оуэн.
— Нет, церковь и не думала избегать налогов. — Торсби отхлебнул еще вина. — В то время торговцы шерстью обладали большими запасами денег, чем любое другое сообщество в королевстве. Шерсть была, — он пожал плечами, — и, возможно, остается самым ценным товаром на нашем прекрасном острове. И очень важным для фламандцев, которые весьма переменчивы в своей лояльности: иногда верны нам, иногда — французскому королю. — Торсби вздохнул, печально покачав головой. — Златокудрый Эдуард. Высокий, величественный, упрямый. Я был не единственным советником, напоминавшим Эдуарду, что король Франции может точно так же раздавать дары и угрожать Фландрии.
— Король, наверное, не склонен принимать критику?
— Нет, когда считает, что придумал блестящий план. На девятый год своего правления он собрал торговцев и объявил запрет на вывоз шерсти. Таким образом он намеревался заставить их смириться с увеличением пошлин и привлечь Фландрию на свою сторону. Но на самом деле вышло по-другому: избыток шерсти и низкие цены здесь, и недостаток шерсти и высокие цены во Фландрии. Фламандцев охватила тревога. Наши торговцы, наоборот, ликовали. Они согласились на повышение пошлин и на тарифы, диктующие производителям шерсти максимальные цены, которые они могли запросить, — это обеспечивало торговцам доход, несмотря на повышение таможенных платежей.
Торсби рассеянно покрошил сыр на куске хлеба, потом налил себе еще немного вина.
— Воцарился беспорядок. Как и все в этом плане, тарифы изменялись год от года, иногда принося прибыли производителям, иногда — торговцам. Таким образом, никто не был уверен, на чьей стороне король. Я с самого начала считал это ошибкой, но в то время было очень трудно понять, оправданны ли мои дурные предчувствия.
— А король не считает создавшееся положение беспорядком?
Торсби свел пальцы вместе и уставился на огонь.
— Горестно наблюдать за стареющим воином, — грустно признался он. — Эдуард в свои лучшие годы был львом, а не человеком. Ты сам наблюдал его перед битвой, когда он объезжал строй, вдохновляя обычных смертных на подвиги. Ты ведь слышал, как приветствовали его воины?
Оуэн кивнул.
