— Много раз я сидел, воткнув в землю стрелы, в ожидании, когда же появятся французы.
— Эдуард настоящий король. Ослепительный в своем величии. Но вне поля боя, — архиепископ покачал головой, — он не всегда поступает мудро. Например, эта война. Да, конечно, был прецедент. У него действительно больше прав на эту корону, чем у Валуа, но вся эта военная распря в основном только тешит королевское самолюбие.
У Оуэна начал покалывать шрам.
— Не желаю этого слышать, ваша светлость. Не желаю слышать, что я потерял глаз и стольких людей из-за королевской прихоти.
— Да. — Торсби перевел взгляд на Оуэна. — Мне не следовало отвлекаться в сторону. Наверное, выпил слишком много вина. Знаешь, Арчер, я начал сознавать, что смертен. — Торсби взглянул на кусок хлеба, лежавший перед ним, и отодвинул в сторону.
Оуэн продолжал молчать, чувствуя себя очень неуютно. Торсби кивнул.
— Я тебя расстроил. В последние дни я сам себя расстраиваю неприятными мыслями. — Он потер веки. — Так на чем я остановился? Ах да, торговцы не были уверены, на чьей стороне король. Атмосфера накалялась, но король не обращал на это внимания. На десятый год правления Эдуарда торговцы согласились одолжить казне двести тысяч фунтов и также пообещали заплатить королю половину выручки с продажи тридцати тысяч мешков шерсти. В обмен им давалась монополия. Торговцы, согласившиеся с условиями сделки, могли получить разрешение на вывоз шерсти в другие страны. Долг им собирались выплатить, разделив пополам с казной таможенную выручку, а пошлины тогда были подняты до сорока шиллингов за мешок. Шерсть следовало отослать в Дордрехт тремя грузами, а король должен был получить деньги тремя частями. Большая часть монополистов входила в состав английской Шерстяной компании, возглавляемой небольшим советом, включавшим Реджинальда Кондуита, Уильяма де ла Пола и Джона Голдбеттера.
Оуэн подался вперед. Все это напомнило ему рассказ Сесилии Ридли.
— Не пойму, почему не все торговцы шерстью согласились на эту сделку. По крайней мере, она давала им возможность хоть как-то торговать.
— Но к этому времени многие уже не доверяли королю. По правде говоря, согласились только те, у кого было достаточно денег и могущества, чтобы изменить положение вещей в свою пользу. Мелкие же торговцы надеялись продолжать дело, припрятав свои грузы с помощью… неофициальных судовладельцев.
— Пиратов, что ли?
Торсби закивал.
— Крупные торговцы тоже скрывали грузы. Кое-что на палубе, кое-что в трюме. Поэтому король и был разочарован результатом. Грузы шли медленно, выручка была никудышной. Он приказал конфисковать ту малую часть груза, что официально прибыла в таможню, около двенадцати тысяч мешков, и выставить на продажу. Торговцы вместо шерсти получили долговые обязательства, которые они могли либо погасить непосредственно в казначействе, либо использовать в дальнейшем для беспошлинной переправки шерсти. Но в казне денег было мало, поэтому выплата оставалась маловероятной. И разумеется, торговцы давно нашли другой способ перепродать шерсть без пошлины. План короля бесславно провалился, доходы от шерсти приостановились.
— Что же, торговцы изменили короне?
— Если быть справедливым, у них были на то причины.
— Но он ведь их король.
Торсби улыбнулся собеседнику.
— А ты не полностью растерял свое простодушие, Арчер, я этому рад.
— У вас есть одна способность — заставлять меня чувствовать себя дураком. За все годы службы…
— Годы службы, — печально повторил Торсби и покачал головой. — Я снова отвлекся. Король был разочарован. Тем не менее, вопреки здравому смыслу, он не отступил от своего плана и на следующий год. Был издан приказ конфисковать еще двадцать тысяч мешков, а производители получили королевские долговые обязательства с обещанием выплат из налоговых поступлений. Шерсти собрали еще меньше. Все больше и больше мешков прятали по закромам, затем потихоньку перевозили за море и продавали. Официально производство пошло на убыль в те годы, но оно не могло быть настолько низким, как это фиксировала таможня. Во Фландрии торговля шла вовсю. Подозреваю, разногласия Голдбеттера с короной имели отношение как раз к этой деятельности.
— Я даже не представлял, что финансовые дела могут быть такими запутанными.
Торсби вздохнул.
— Это один из самых сложных аспектов деятельности правительства.
— Почему вы как лорд-канцлер допускаете такую нечестность?
— Воров, обладающих таким статусом, трудно поймать за руку, Арчер, да к тому же это обошлось бы нам слишком дорого.
Оуэн потер щеку.
— Такое впечатление, что у короля под ногами нетвердая почва.
— Всю свою смертную жизнь мы балансируем на краю пропасти, Арчер. И чем выше мы забираемся, тем дольше нам падать, если оступимся. — Торсби наклонился вперед, положив ладони на колени. — К сожалению, я в скором времени должен отправиться в Виндзор, чтобы вместе с королем встречать Рождество. Но я не собираюсь праздно проводить время. В Виндзоре я выкрою несколько дней, чтобы съездить в Лондон, а там постараюсь выяснить все, что можно, насчет Голдбеттера.
— А моя задача? — У Оуэна появилась надежда, что архиепископ освободит его от дела до своего возвращения.
— Продолжай расспросы. Мой придел Святой Марии с каждым днем становится для меня все дороже. Мне бы все-таки хотелось воспользоваться деньгами Ридли.
Оуэн вздохнул.
— Не нравится мне это поручение.
— Я знаю. Но ты его исполнишь.
Оуэн покинул архиепископа в смятении. Когда Торсби рассказывал о королевских прихотях, он снова казался прежним — уверенным в себе, ироничным человеком. Но потом мрачное настроение вновь вернулось. Оуэну не понравилось видеть Торсби таким угрюмым. Его тревожило, что в таком расположении духа архиепископ может с ним разоткровенничаться. А чем больше Оуэн узнавал о Торсби и его окружении, тем меньше ему хотелось это знать.
Торговцы тоже предстали в самом неприглядном свете. Голдбеттер и его сподвижники служили королю, только если это приносило им выгоду. Неужели лишь солдаты из-за собственной глупости служат без всяких вопросов?
Хватит об этом. Лучше хорошенько подумать о том, что он узнал от Торсби. Делая вид, что сотрудничают с короной, торговцы шерстью прятали большую часть грузов и с помощью пиратов перевозили шерсть во Фландрию. Гилберт Ридли, вероятно, играл опасную двойную роль в Кале. А Мартин Уэрдир, бывший солдат, умевший прятаться в тени, — неужели он пират? По словам Сесилии, муж подозревал, что Уэрдир действовал как посредник между военнопленными в Англии и их семьями во Франции, — но, быть может, Ридли все это придумал, чтобы удовлетворить любопытство жены?
И что это было за соглашение между Голдбеттером и Чиритоном, принесшее такие барыши? Сесилия подозревала, что Гилберт Ридли вел дела не совсем честно. Сомневаться не приходилось. Оуэн теперь был уверен, что, когда Торсби начнет наводить справки о Голдбеттере и компании, наружу выплывут какие-то неприглядные факты.
12
Веселый заговорщик
