— Командир конной разведки Лаптевич, который любил Зосю и не раз просил ее податься к комиссару, чтобы оформить брак по-партизански. Но Шилов стал на пути и испортил все дело.
— Как же складывались его отношения с Лаптевичем?
— А вот этого не скажу. Между нами появился второй Николка, который как в детстве, поссорил нас с Шиловым и поссорил надолго.
— Когда это случилось?
— При подготовке Туровской операции.
— Изложите это последовательно, Саша.
— Ян Францевич созвал совещание руководства с приглашением командиров спецгрупп и отделения боепитания. Такой широкий состав приглашенных возбуждал интересы совещающихся. Все ожидали начала боевых действий.
Окинув взглядом свой 'золотой фонд', он посетовал на недостаток в отряде кадровых офицеров, объявил благодарность начальнику штаба за умелую организацию военного всеобуча отряда и приступил к делу:
— Так вот, товарищи, прежде всего — обстановка. Мы сидим в лесу и ничего не знаем. А бои идут на гомельском направлении. Враг рвется…
— Товарищ Ян! — прервал его старшина Черняев. — Мы знаем обстановку. Шилов трижды в сутки включает Москву. Лучше скажите, когда в бой.
— Хорошо. Скажу, — повеселел Ян Францевич. — Тем не менее, вы не знаете того, что творится вокруг. Наша земля в огне. Гибнут тысячи. Вчера в Буде полицаи повесили Михалину Александровну… Надо наказать убийц.
— Беру на себя, — сказал Чанкайши, — и все посмотрели на Чанкайши.
— Примем во внимание, — одобрил Ян Францевич, — и помощь окажем. Сегодня на рассвете, — продолжал он, — в Озеранах немцы расстреляли заложников. Требуют выдать место базирования отряда. В Турове — поголовные казни. Перерезаны все еврейские семьи. Каратели ищут подпольщиков, и нам медлить нельзя. Отраду приказано атаковать гарнизон Турова и уничтожить. Этому нас обязывает директива ЦК и СНК, изложенная в речи товарища Сталина от 3 июля. План операции разрабатывает начальник штаба и представляет на утверждение за день до выступления отрада. Вопросы?
— Как с оружием?
Ян Францевич взглянул на командира отделения боепитания:
— Это по вашей части, Иван Степанович. Завтра вечером авиаторы доставят нам оружие и боеприпасы. Обеспечьте приемку и строгий учет.
— Количественный состав гарнизона?
Командир посмотрел на Чанкайши.
— В пределах роты, не считая гестаповцев и комендантского подразделения, — сказал командир пешей разведки.
Закончив совещание, Ян Францевич, отпуская актив отрада, попросил задержаться комиссара и начальника штаба. Я не спешил уходить.
— Какой у вас неотложный вопрос, Иван Игнатьевич?
Комиссар рассказал о старосте, который уже более двух недель содержался под стражей, и изложил командиру свои соображения о помощи колхозникам в уборке и сохранности урожая.
— Какой может быть разговор! — сердито сказал командир. — Почему до сих пор не расстреляли? Пора кончать с практикой жалости к врагам только потому, что они люди. Они-то нас жалеют? И вы, Иван Игнатьевич, не настаивайте на своем. Поверить старосте — погубить отряд.
Вечером Селезнев вызвал в штаб Черняева, Чанкайши и меня. Разложив карту с квадратом Турова, он обратился к Чанкайши, который не только хорошо знал город, но трижды побывал в нем при немцах.
— Скажите, товарищ Пашковский, в городе есть склад с боеприпасами? — спросил Селезнев, уткнувшись в карту.
— Есть. — не задумываясь, ответил Чанкайши.
— Где он расположен?
— Между речным портом и усадьбой бывшего помещика Норейко.
Чанкайши указал на карте место нахождения склада и рекомендовал при наступлении темноты воспользоваться 'услугами' огромного сада, где можно укрыться не одному батальону.
— Превосходно! Так говорите, сад большой?
— Что Беловежская пуща! — расплылся в улыбке Чанкайши. — И главное — немцы туда боятся заглядывать.
— Отлично! Еще вопрос. Склад размещен в хозяйственной постройке?
— Под открытым небом. Селезнев задумался:
— За проволочным заграждением?
— Нет, — ответил Чанкайши. — Немцы нарыли ям, а столбов не поставили.
Начальник штаба провел черту на исписанном листке блокнота, бросил на стол карандаш и повернулся к Черняеву:
— Гарнизонную сволочь надо собрать в одно место и приблизить к засаде то есть к вам, товарищ Черняев. А как это сделать?
— Взорвать склад, — подсказал я Черняеву.
— Правильно. Это сигнал тревоги, по которому противник бросит все силы в район диверсии… Работайте, стрелки, не зевайте.
— Не подкачаем, старший лейтенант.
— А вам, товарищ Пашковский, как разведчику, снять часовых и обеспечить огневой поддержкой группу Ершова…
Это был черновой план. Потребовалось время, чтобы привести его в соответствие с поставленной задачей. Много противоречивых мнений высказано по поводу заграждения, так как прошло три дня с момента разведки Чанкайши и вокруг склада могла появиться колючая проволока. Это усложняло операцию, ставило в затруднительное положение Селезнева.
— А что, если нам троим побывать на месте? — предложил Чанкайши.
— Не плохая идея, — одобрил Селезнев. — Только нужно идти накануне выступления отряда, чтобы немцы не смогли ничего предпринять.
— Заодно, — продолжал Чанкайши, — покончим с бечанскими полицаями. Возьмем их одежду, документы и днем полюбуемся на местечко Туров.
Предложение командира пешей разведки приняли с поправкой начальника штаба'— 'накануне выступления отряда'.
Возвращаясь от Селезнева, я зашел в санитарную палатку проведать Шилова и застал его одного:
— Как живешь, Миша?
— Спасибо, Саша. Хорошо. Только раны гноятся. Нечем перевязывать. Зося стирает старые бинты… И никакого лечения…
Я понял, что Шилов жалуется, но ничем не мог ему помочь.
В палатку вошла Зося с утюгом и просушенными бинтами:
— Правда ли, Саша, что вы идете в разведку?
— Правда, Зосенька. А кто вам сказал?
Зося густо залилась краской. Ей не следовало говорить об этом при больном. Шилов не знал о моей разведке, и вопрос Зоей его озадачил.
— Когда? — спросил Шилов, взметнув на меня яростный взгляд.
— Накануне выступления отряда, — ответил я словами Селезнева.
— Это же не твое дело — разведка.
— Мое дело — взорвать склад, но прежде его надо увидеть в натуре.
Шилов предостерегал меня от опасного шага:
— Ты, Саша, везде сунешься, где тебя не просят. А если схватят?
— Партизанское движение Белоруссии от этого не пострадает…
