Невзоров перевернул страницу блокнота и неожиданно спросил:
— Саша? Почему Шилову не хотелось, чтобы вы шли в разведку?
— Не знаю, товарищ старший лейтенант.
— Могу объяснить, — улыбнулся Невзоров. — Шилов не представлял себя без вас и в партизанском отряде. Ему нужна была и там своя, домашняя нянька.
— Может быть. Не спорю.
— Продолжайте.
— К исходу следующего дня начхоз с Иваном Степановичем приняли груз, доставленный авиаторами и я, получив на складе минно-взрывные устройства, использовал каждую свободную минуту в учебных целях. Готовясь в разведку я принял зачеты у взрывников и остался довольным их выучкой. Особенно рядовой Бек показал себя настоящим 'диверсантом'. С прибытием стандартного оружия и боеприпасов отряд Яна Францевича готов был выполнять боевую задачу.
Отправляя в разведку, начальник штаба предложил нам переодеться, сдать комиссару документы и вручил трофейные парабеллумы и гранаты. Он приказал вернуться в отряд не позже восемнадцати.
— Раньше вернемся, — сказал Чанкайши и попросил меня сверить часы, чтобы избежать ненужных нареканий.
— Зайдите к Шилову, — посоветовал Селезнев. — У него московское время.
Шилов встретил меня недовольным взглядом:
— Все же идешь?
— Иду. Миша.
Мы покинули расположение отряда, когда не было еще шести.
Вечером Селезнев узнал, что мы не вернулись в назначенное время и доложил об этом Яну Францевичу:
— Что будем делать?
— Ждать разведки.
— А если разведка вообще не придет?
— Предоставим вам право принять решение, — спокойно ответил Ян Францевич. — Вы готовите операцию.
Реплика командира не понравилась начальнику штаба. Он понял, что вся ответственность за исход операции ложится на него, Селезнева, и ему в минуту нужно проявить принципиальность:
— Спасибо за доверие, товарищ командир. Но если вы меня вынуждаете единолично принять решение, так оно готово.
— Интересно, что у вас за решение. — Ян Францевич встал из-за стола и подошел к двери: — Дневальный? Пригласите сюда комиссара.
— Если к двадцати двум не вернется разведка, — сказал Селезнев, не обращая внимания на вошедшего комиссара, — предлагаю выступить сегодня в полночь, чтобы на рассвете дать бой противнику.
— Как думает на этот счет комиссар?
— Мне кажется, начальник штаба прав.
— Ну что ж, — согласился командир, — выступаем в полночь. А вы, товарищ Селезнев, уточните заместителям ушедших в разведку боевую задачу.
Селезнев вызвал Свиридова, Бека и Лаптевича, которому вменялось в обязанность вместо Чанкайши снять часовых у склада. Беку предписывалось произвести взрыв, а Свиридову — командовать стрелками Черняева.
Возвращаясь от начальника штаба, Лаптевич встретил Зосю:
— Привет, Зосенька!
— Ой, — вздрогнула Зося. — Здравствуйте, Стась. А я испугалась. Вы откуда идете такой веселый?
— Да вот, — нехотя ответил Лаптевич, — разведка не вернулась. Так начальник штаба готовит меня на первую скрипку в Туровской операции.
Слова Лаптевича встревожили Зосю. Она боялась говорить об этом Шилову. Но Шилов узнал о разведке раньше и, когда Зося вошла в палатку, спросил:
— Не пришел Саша?
— Придет, Мишенька, придет. Ты только не волнуйся. Чанкайши выкрутится. Не раз живым выходил с того света. А сколько немцев спровадил туда — черт на печку не вскинет
Прославляя бессмертие Чанкайши, Зося на этот раз ошиблась. Когда руководство вело трудный разговор о невернувшейся разведке и вынуждено было менять сроки выступления отряда, мужички, пришедшие в пущу в день прибытия Яна Францевича с лесных курсов, будучи в секрете, поймали двух полицаев в немецкой форме и долго продержали в лесу связанными и с кляпами во рту.
После смены караулов вернулись в отряд и привели пленных. Один из конвойных, Мирон, пожилой партизан с черными бегающими глазками, держа левой рукой винтовку, правой втолкнул полицаев в землянку:
— Ну, как добыча, товарищ начальник штаба? Ничего? Нравится?
Селезнев взял со стола коптилку и подошел поближе. Трудно сказать, какое чувство овладело Селезневым, когда он в полицаях признал Черняева и меня. Вытащив тряпки и освободив руки, он усадил нас на топчан и, взяв на себя вину по поводу случившегося недоразумения, сказал:
— Простите, товарищи, за этого дубиноголового субъекта…
— 'Товарищи?' — в испуге произнес Мирон и отступил на шаг. — Не понимаю. Да кто они такие? — Где тебе понять, садовая голова! — накинулся на него Селезнев. — Ты изуродовал своих героев — разведчиков… негодяй!
— Я думал, что…
— Ты думал. Ничего ты не думал. — Он схватил Мирона за лацканы бушлата и стал трясти: — Если бы это были полицаи, они бы из тебя приготовили фрикасе. По-немецки. С красным подливом… Понял?
— Как не понять…
— А теперь вон отсюда! Расстрелять тебя мало.
Мирон выложил на стол отнятые у нас парабеллумы,
неумело козырнул начальнику штаба и задним ходом пустился наутек.
Подавив в себе вспышку гнева, Селезнев высунулся из штабной землянки и, подозвав к себе дневального, попросил пригласить командира и комиссара. Вернувшись в землянку, он приказал нам снять полицейскую шкуру.
— Не нравится? — усмехнулся Черняев.
— Боюсь, как бы комиссар не схватился за оружие. — проговорил Селезнев и как будто только сейчас увидел, что нас двое: — А Пашковский где?
— Погиб наш Пашковский, — опустив голову, виновато проговорил старшина.
— Как? Пашковский погиб? В землянку вошли командир и комиссар.
— Товарищи, — с подкатившимся к горлу комом встретил их начальник штаба, — почтим память нашею прославленного разведчика Чанкайши. Сняв головные уборы, они застыли в минутном молчании.
— Ну-с, как сходили, герои? — натягивая фуражку, спросил командир.
— В основном удачно, — ответил Черняев. — Задание выполнили. Казнили трех палачей Михалины Александровны. Уничтожили начальника полиции в Турове. Убили немецкого патруля, но дорого заплатили — жизнью товарища.
— Как он погиб? Черняев рассказал:
— Мы собрались в обратный путь и проходили по Хоченской улице. Вдруг Чанкайши, который шел впереди, заметив что-то, шепнул через плечо: 'Отстаньте шагов на десять и не смотрите на меня', — а сам идет на человека в такой же шинели с повязкой на рукаве. Это был начальник полиции, знавший своих головорезов в лицо. Увидев чужого, он выхватил пистолет — и на Чанкайши: 'Руки вверх!' 'Да ты погляди, кто сзади, болван!' Тот оглянулся. Коротко сверкнул нож. Удар в сердце — и начальник полиции рухнул на тротуар… Не успел Чанкайши отпрянуть в сторону, как длинная очередь немецкого патруля, оказавшегося по
