корзину с лекарствами.
«Похоже, он сегодня притомился», — подумал Нобору, слушая сердитые реплики Красной Бороды. Ниидэ всегда злился, если сильно уставал. А в этот день они обошли пятнадцать пациентов и голодные, совершено без сил возвращались в больницу значительно позднее обычного. На этот раз он не переставая поносил бесчеловечных чиновников, запрещавших лечить приходящих больных.
Указ о сокращении ассигнований на больницу был подписан летом. Ниидэ решительно протестовал против него, но к его мнению не прислушались. И лишь после того, как он заявил, что все расходы берет на себя, власти закрыли глаза на прием приходящих больных. Теперь Ниидэ чаще посещал знатных аристократов, богачей и крупных торговцев и на деньги за визиты восполнял урезанные ассигнования. Тем не менее его вызвали в опекунский совет и строго приказали «полностью прекратить прием и лечение приходящих больных», а также «взимать плату за питание» с имеющих заработок больных. Это особенно возмутило Ниидэ.
— Говорят, один светильник, зажженный перед Буддой бедняком, ценнее десяти тысяч светильников, зажженных богачом. Вроде бы это означает, что именно вера бедных людей по душе Будде. На самом деле это чистое вранье и надувательство.
Дело в том, что лишь горстка богачей способна даровать по десять тысяч светильников, да и то не всегда. Бедняки же в своем большинстве всегда охотно раскошелятся на один светильник, особенно если их об этом попросят. Им говорят: пожертвование Будде открывает путь к лучшей будущей жизни, к нирване. И само собой, бедняки, которые, кроме страданий и неудач, ничего в этом мире не видели, надеются на милость Будды, на просветление в будущей жизни. Вот хитрые политики и играют на этой надежде, вымогая от каждого бедняка по светильнику. Правительство строит свою экономику на налогах. А от кого поступают налоги? От тех, кто зажигает по одному светильнику, — от мелких торговцев, крестьян-бедняков, ремесленников. Все это так, но взимать налоги с жалких заработков поденщиков, требовать, чтобы больные платили за питание?! Разве можно терпеть такую несправедливость?
Сколько бы я ни старался, стронуть это с мертвой точки мне не по силам. Даже если бы мне удалось переубедить одного или двух чиновников, это ни настолечко не скажется на политике всего правительства, поэтому мои призывы, мои попытки хоть что-то переменить бессмысленны. Минамото ли, Тайра[23] ли — не имеет значения: если человек пришел к власти, он обязательно введет закон, защищающий его власть, и будет проводить именно ту политику, которая ему нужна. Так было всегда, во все времена! Ты, Нобору, думаешь сейчас: опять этот старый дурак сел на своего любимого конька, болтает об одном и том же! А мне наплевать, что ты так думаешь, наплевать, что так думают все остальные! — голос Ниидэ сорвался на крик. — Пусть это глупо, бессмысленно, но, пока я жив, буду и впредь бороться против такой политики. Я...
Внезапно Ниидэ умолк на полуслове и замер у канавы, вырытой вдоль глинобитной стены. Его остановило восклицание Такэдзо, шедшего впереди с фонарем.
— Что случилось? — спросил Ниидэ.
— Человек в канаве, — ответил Такэдзо, светя фонарем.
Он несколько раз окликнул лежавшего в канаве, но тот не отвечал. Тогда Такэдзо подошел поближе и внимательно оглядел его.
— Да он ранен. Весь в крови!
— Не касайся его, — предупредил Ниидэ.
Узкая, но довольно глубокая канава была выложена камнем. Ниидэ посветил фонарем. Внизу неподвижно лежал человек лет двадцати пяти, в разорванном полосатом кимоно, подпоясанном узким ремешком с пряжкой. Из глубокой раны на голове текла кровь, заливая лицо и голую грудь. Мужчина тяжело дышал и постанывал. Ниидэ окликнул его. Тот сразу встрепенулся и поднял руку, словно обороняясь. В руке у него сверкнул кинжал. В свете фонаря кинжал походил на острую ледяную сосульку.
— Успокойся, — сказал Ниидэ, — я доктор из больницы Коисикава. Что произошло? Ты подрался?
— С вами никого нет? — спросил он, слегка приподняв голову.
— Никого.
— Черт побери! Как же это я промахнулся? — пробормотал мужчина.
— Ты с кем-то поссорился?
— Мне надо было прикончить одного подлеца, но у него оказались телохранители. Они-то меня и изукрасили... Вы не поможете мне встать?
Ниидэ подал знак Такэдзо и взял у него фонарь. Такэдзо спустился в канаву, просунул мужчине руки под мышки и приподнял его. Но тот сразу же с воплем упал — по-видимому, у него была переломана нога. Ниидэ попросил Нобору посветить и осмотрел ногу.
— Правая голень, — пробормотал он. — Перелома нет, должно быть, трещина. Такэдзо, посади его на спину.
— Что вы со мной собираетесь делать? — испуганно спросил мужчина.
— Тебе уже было сказано: я доктор... Эй, Такэдзо, я не люблю повторять дважды!
Такэдзо кое-как взвалил человека на спину, и они двинулись к больнице.
Пострадавшего звали Какудзо, жил он в районе Отова, в одноэтажном доме барачной постройки, расположенном на узкой улочке Ябусита. При осмотре обнаружились две раны на голове, множество уши бов на спине и пояснице, а также трещина в правой голени. На голове раны были ножевые, остальные увечья нанесены палкой или другим тупым предметом.
Улица Ябусита была знакома Ниидэ, он и теперь изредка там бывал, но с Какудзо до сих пор не встречался.
— Я жил в другом месте, — пояснил Какудзо, отвечая на вопрос Ниидэ. — А мой отец, Какити, умер два года тому назад.
— Какити? — переспросил Ниидэ. — Если память мне не изменяет, он занимался изготовлением циновок, а жил в крайнем из восьми бараков?
— Он самый. Последние годы его мучила подагра, и он почти не вставал. — Какудзо сделал попытку повернуться на бок, и лицо его исказилось от боли. Несмотря на боль, он старался говорить спокойно. —Доктор, вы случайно не знакомы со стариком Тасукэ?
— С продавцом лапши? Я бывал у него.
— У него живет девушка по имени О-Танэ. Прошу вас, отправьте за ней посыльного и попросите немедленно прийти сюда. Мне надо с ней повидаться и кое-что сообщить.
— Я пошлю за ней завтра, а нынче ночью постарайся уснуть.
— А сегодня нельзя?
— Ты ведь сам признался, что хотел кого-то убить. Если послать за девушкой ночью, это вызовет подозрения у властей. Кто-нибудь выследит ее и обнаружит тебя, поэтому ты сегодня поспи, а завтра утром что-нибудь придумаем.
— Понимаю, — ответил Какудзо и закрыл глаза. Ниидэ поглядел на Нобору. Тот решил, что он попросит присмотреть за больным, но никаких указаний не последо вало. Ниидэ вышел из палаты, направился было к себе, но остановился на полпути и, обернувшись к выходившему из палаты Нобору, сказал:
— Не сочти за труд, прикажи, чтобы мне принесли рисовые колобки.
Нобору вдруг тоже почувствовал, что страшно голоден, и поспешил на кухню. На кухне было темно, лишь один фонарь едва освещал помещение. Под фонарем сидел человек и мастерил ящик. Рядом стояла О-Юки, наблюдая за работой. Нобору заказал О-Юки две порции колобков, потом обернулся к мужчине и с удивлением узнал в нем Ино.
— Чего ты так усердствуешь, Ино? Уж ночь на дворе, — с улыбкой сказал Нобору.
— Да так, тружусь понемногу. Вы ведь тоже припозднились сегодня.
— Ты не увиливай, скажи, что это ты мастеришь?
— Сиденье, — ответил Ино и неожиданно покраснел. — Вы ведь знаете О-Юми, которая умом тронулась. Она совсем слабая стала, ей даже на полу сидеть трудно. Вот я и решил смастерить для нее круглое сиденье со спинкой.
— Вот как? Это тебя О-Суги попросила?
— Ошибаетесь. Я ведь остался в больнице, чтобы помогать по столярному делу, и делаю все по своей воле, — рассердился Ино.
— Ты уж извини, если я тебя обидел, — рассмеялся Нобору.
— Что вы?! — смутился Ино. — Разве смею я требовать от вас извинения? Это уж вы простите меня — болтаю сам не знаю что.
— Считай, что мы квиты, — вновь рассмеялся Нобору. — Передай от меня привет О-Суги.
Ино кивнул и снова застучал молотком. О- Юки вручила Нобору корзиночку с рисовыми колобками, пообещав принести чаю.
На следующее утро Ниидэ отправил посыльного на Ябуситу за О-Танэ. Она выглядела значительно старше своих девятнадцати лет. В спокойствии, с каким она выслушала Ниидэ, в решительном взгляде, даже в том, как был повязан у нее на голове платок из хлопчатобумажной ткани, чувствовался волевой, не свойственный молоденькой девушке характер.
Сообщив ей о состоянии Какудзо, он сказал:
— Надеюсь, дней через десять раны затянутся, но нога, пожалуй, срастется лишь через месяц, а пока лучше ему не выходить.
— А нельзя ли его забрать домой?
— Нет, пусть пару дней полежит в больнице — здесь удобней его лечить, да и для него самого безопасней. Мало ли что может случиться.
— Пожалуй, вы правы. Это меня тоже тревожит.
— Что случилось, О-Танэ? Кто-то приходил от Такады? — вмешался в разговор Какудзо.
— Да, — нерешительно ответила девушка, видимо, раз думывая, стоит ли тревожить Какудзо. — Поздно вечером зашел Идзо, и с ним еще трое. Разыскивали человека, который хотел убить их молодого господина. Сказали, будто он живет в одном из здешних бараков. Они обходили всех подряд, а когда стали спрашивать о тебе, я сказала, что ты отправился к родителям в Тоёсиму. Мол, у них случилось несчастье, и ты срочно выехал и останешься у них ноче вать.
— Молодец, правильно сделала — только, думаю, они не поверили.
— Мне тоже так
