для неё Перун.
— Если кому надо выйти наружу, выходите сейчас, — объявил Немо. — До полудня никто из землянки не выйдет.
— Значит, дальше выдвигаемся только в полдень? — негромко, чтобы не посвящать в дела остальных, спросил Эрудит.
— Да. Выброс будет в три утра. Часов девять накинем, чтобы чуть успокоились аномалии, спала радиация и успокоились мутанты.
— Ты чего, сдурел, девять часов ждать? Пару-тройку подождать и хватит!
— Выспимся по полной. Не знаю, когда ещё получится спокойно поспать. Итак, ровно в полдень двигаемся дальше.
— А там-то что будем делать? Ведь ферма в Тёмной Долине не одна. Там строений штук одиннадцать раскидано по всей территории.
— В основном это склады, — возразил Немо. — Две базы для техники. Ферм всего три. От западной остались одни стены, да и те порядком потрёпаны. Остаются две — на юге и севере, километрах в пяти- шести друг от друга. На какой из них засел Гиви — я не знаю. Там будем разбираться.
— Понятно. Хорошо, что ночью Выброс. Значит этот Гиви станет на несколько артефактов богаче, а отсюда вывод, что когда загребём все, богаче станем и мы.
— Едва ли. Он наверняка уже знает и про Малька, и про заставу. Думаю, что сейчас все его бойцы сосредоточены вокруг него, вместо того, чтобы собирать хабар.
— Тоже верно, — недовольно согласился Эру, никак не желающий принимать идею, что из-за осторожности проклятого Гиви потеряет несколько артефактов, каждый из которых стоит десятки тысяч.
— Всё, я — отбой, — поднявшись, Немо переступил через несколько тел, блаженно растянувшихся после шикарного ужина, и поставил оружие возле кровати.
— Слушай, Немо, — тихо обратился к нему Перун. — Можно Люба на твоей кровати поспит, а?
— А больше ничего не надо? — недобро ухмыльнулся хозяин землянки. — Может ей ещё и Винторез мой подарить? Обойдётся, вместе со всеми на полу поспит.
— Сволочь ты, Немо, — через секунду молчания выдал Перун и вернулся к уже готовившим спальные мешки спутникам.
— Какой есть, — без злости ответил ему в спину легендарный сталкер.
На несколько минут все замолчали. Слышался только шелест спальных мешков, лязг складываемого оружия и расслабленное сопение.
— Блин, чего ж у тебя даже печки маломальской нет? Холодина такой, а согреться — никак, — проворчал Москит, пытаясь свернуться калачиком прямо в спальнике.
— Ничего, перебьёш… — огрызнулся было Немо, но, обведя остальных взглядом, замолчал.
Действительно, только он, на мягком матрасе, под толстым, тёплым одеялом чувствовал себя как в раю, особенно по сравнению с последними днями, когда ночевать приходилось на земле. Остальные же сталкеры поругивались сквозь зубы на необычный для апреля холод, а бедный Перун, снова оставшийся без спального мешка, забился в угол и, опустошив свой рюкзак, попытался укрыться им, сидел, обхватив колени руками. И, кажется, в такой позе он собирался просидеть всю ночь.
Немо откинул одеяло, даже удивившись волне холода, мгновенно обрушившейся на него, и опустился на пол, на колени. Покопавшись под кроватью, вынул простой, довольно дешёвый и известный всем сталкерам артефакт — Рубин — размером с продолговатый теннисный мяч. Только вместо огненно-красного цвета, тот почему-то светился багрово-фиолетовым, а обычно гладкая поверхность покрывалась неровной паутиной тонких трещин. Сунув руку в карман, сталкер выудил патрон от Винтореза и, крепко прижав артефакт к полу, аккуратно ударил острым концом пули по Рубину. Ничего не произошло. Он ударил ещё пару раз, чуть наращивая силу удара. И вдруг артефакт едва слышно звякнул, в беспорядочную паутину трещин вплелось несколько новых и по землянке пронеслась волна жара, мгновенно поднимая температуру градусов на десять-двенадцать. После этого Немо, так и не проронив ни слова, аккуратно сунул артефакт под кровать, забрался под одеяло и, закинув руки за голову, вытянулся всем телом, чувствуя, как хрустнули позвонки.
— Слушай, чего это было-то? — привстал от удивления Игрок.
— Печка, — ответил Немо.
— Что за печка???
— Её ещё Рубином называют.
— Ну Рубин-то я знаю! Но как ты это сделал-то?
— Сам не видел? Постучал по артефакту аккуратненько, вот и получилось так. Главное не переусердствовать. Если слишком сильно ударить — кусок отколется и руки ошпаришь.
— Охренеть можно с тобой, Немо! О таких вещах говоришь так, как о стрелянной гильзе! Откуда узнал такое?
— Узнал…
Оскорблённый такой манерой отвечать, Игрок отстал от него, блаженно растянувшись в ставшем немного душном спальном мешке. Зато к разговору присоединился Фашист, постеливший мешок прямо возле кровати.
— Слушай, Немо, помнишь, мы как-то разговорились, кто как в Зону попадает?
— Помню.
— Расскажи, а?
— Я уже говорил. Пришёл. Ногами. Если интересно какие они, можешь заглянуть под одеяло.
— Да иди ты на фиг, Немо, с такими приколами!
— Понял. Иду.
— Достал! Тоже мне, легенда Зоны, вшивая!
— Не хочешь чтобы своих вшей на тебя натравил, умолкни и спи.
— Да что за ты человек такой? Ты можешь быть нормальным?
— Я нормальный.
— Ага! Заливай кому другому! Нормальный нашёлся! То молчит, как рыба об лёд, то говорит ерунду какую-то.
— Я не говорю ерунду.
— А то я не помню! Вон, когда возле заставы брюхо морозили, сказанул, что, типа, жизнь ничего не стоит. Скажешь, не ерунда?
— Чего же стоит жизнь?
— Да всего! Если её нет, то уже ничего не нужно! Ни бабло, ни жратва вкусная, ни тёлки, ни власть.
— То есть жизнь — самое ценное, что может быть?
— Если нет — назови хоть что-то более ценное!
— Разве когда не станет тебя, пропадёт весь мир? Все люди, что живут в нём?
— Для меня — пропадёт! А если пропадёт для меня — то какая к чёрту разница, пропадёт или останется?
— Но ведь в мире живут миллиарды людей. Разве твоя жизнь более ценна, чем жизнь каждого из них? Или, тем более, жизни их всех вместе взятые?
— Своя рубашка ближе к телу, — недовольно буркнул Фашист.
— Нет, всё-таки есть много вещей, куда более ценных, чем всего лишь жизнь.
— Да нет такого. И быть не может.
— Сама по себе, жизнь не стоит ничего. Как, например, пустая бутылка. В неё можно налить молоко и она станет полезной. Можно наполнить жидким дерьмом. Тогда она окажется неприятной или даже вредной. А можно оставить пустой. И бутылка станет просто бесполезной и ненужной. Поэтому жизнь — ничего не стоит, а то, что ты успеешь за неё сотворить, может сделать её бесценной.
— Чегоооо? Ты сам-то понимаешь, что городишь, Немо. Бутылку какую-то придумал!
— Понимаю. А тебе не понять, Фашист. Хотя это очень просто. Очень-очень просто…
