меня встревожили. Мои мысли постоянно с тобой и я всегда, как и прежде, буду твоим верным и преданным другом».

Николай так и не узнал об этом соболезновании его кузена. Временное правительство, в то время желавшее спасти жизнь бывшего царя, скрыло от него это послание, считая, что оно может спровоцировать взрыв революционного насилия.

Симпатии Ллойд Джорджа были скорее на стороне нового режима, нежели его главной жертвы. Премьер-министру Временного правительства князю Львову он направил приветственную телеграмму, в которой заявлял, что «революция, с помощью которой русский народ возложил свою судьбу на прочный фундамент свободы, является величайшей услугой, оказанной делу союзников начиная с августа 1914 г. Она подтверждает ту непреложную истину, что данная война, по сути, является войной за свободу и народное правительство».

Король был недоволен тоном этого послания, сочтя его «чересчур энергичным». Стамфордхэм жаловался Ллойд Джорджу, что слово «революция», когда исходит от монархического правительства, звучит достаточно неприятно. Однако за премьер-министром и здесь, как обычно, осталось последнее слово. В ответ он добродушно заметил, что нынешняя британская монархия также появилась на свет в результате революции и Стамфордхэм не может этого отрицать.

Противоположные мнения короля и премьер-министра стали основой упорно поддерживающегося мифа о том, будто бы король пытался избавить кузена от опасностей русской революции, а безжалостный оппортунист Ллойд Джордж ему это не позволил. Впервые эту легенду, со всей авторитетностью близкого родственника и знающего человека, пустил в оборот покойный лорд Маунтбэттен. Являясь племянником царя — его мать была сестрой русской императрицы, — он почти до конца жизни продолжал утверждать, что на руках Ллойд Джорджа кровь императорской семьи. Переписка между королем и его министрами за март и апрель 1917 г. свидетельствует, однако, о том, что события, приведшие через пятнадцать месяцев к гибели царя и его семьи, развивались совсем по-другому. Несмотря на выраженные Букингемским дворцом опасения, британское правительство с готовностью предложило им убежище; в самый критический момент они были брошены на произвол судьбы отнюдь не радикалом-премьером, желающим потрафить своим избирателям, а любящим кузеном Джорджи.

Впервые предложение о переезде царской семьи в Англию сделал 19 марта 1917 г. Павел Милюков, министр иностранных дел Временного правительства. Сэр Джордж Бьюкенен тотчас же сообщил о нем в Лондон. Прежде чем его успели рассмотреть, из Петрограда пришла вторая телеграмма: зондаж Милюкова о судьбе царя принял форму официального запроса. Форин оффис направил осторожный ответ: британское правительство было бы удовлетворено, если бы царь покинул Россию, однако считает более подходящим для него местом Данию или Швейцарию. Это, в свою очередь, спровоцировало еще одно, более настойчивое послание из Петрограда. Бьюкенен сообщал в Лондон, что Милюков «весьма озабочен тем, чтобы император покинул Россию как можно скорее, так как экстремисты настраивают публику против Его Величества». Из этого посол делал следующий вывод: «Несмотря на очевидные препятствия, я со всей серьезностью полагаю, что мне следует предоставить полномочия без промедления предложить Его Величеству убежище в Англии и в то же время заверить русское правительство, что он останется там на все время войны».

22 марта Ллойд Джордж пригласил Стамфордхэма на Даунинг-стрит, чтобы обсудить будущее царя; там к ним присоединились Бонар Лоу и Хардиндж, который после окончания службы на посту вице-короля Индии стал постоянным заместителем министра иностранных дел. «Было отмечено всеобщее согласие, — записал Стамфордхэм в протоколе совещания, — что предложение принять императора в нашей стране, поступившее от русского правительства, которое мы всеми силами стремимся поддержать, не должно быть отвергнуто». После этого личный секретарь поднял более практический вопрос: на какие средства будут жить в изгнании царь и его семья? Когда премьер-министр предположил, что король, очевидно, предоставит в их распоряжение какой-нибудь дом, Стамфордхэм заметил, что сейчас свободен только Балморал, «который в это время года явно не годится для резиденции». В результате все участники совещания пришли к выводу, что Бьюкенен, официально дав согласие на предоставление царю убежища, должен просить русское правительство выделить соответствующие средства на его достойное проживание.

Немедленного ответа на сообщение Бьюкенена о том, что Британия готова принять императорскую семью, от русского правительства не последовало. Желая избавиться от царя, оно в то же время страшилось гневной реакции экстремистов, которая непременно последовала бы при известии о попытке гарантировать ему безопасность. Милюков не отверг британское предложение, полученное в ответ на его настойчивые просьбы всего два дня назад, но и не принял его. Эта задержка оказалась роковой. Она позволила консолидироваться тем силам, которые желали отомстить свергнутому монарху, и дала возможность королю Георгу изменить свое решение.

Это изменение в его взглядах относительно судьбы кузена отразилось в письме Стамфордхэма к Бальфуру, министру иностранных дел, написанному 30 марта, через восемь дней после совещания на Даунинг-стрит:

«Король много думал относительно предложения правительства о том, чтобы император Николай и его семья приехали в Англию. Как Вы, несомненно, знаете, король поддерживает с императором тесные дружеские отношения и, естественно, был бы рад помочь ему в этой кризисной ситуации. Однако Его Величество не может удержаться от сомнений не только по поводу опасностей такого путешествия, но и по поводу пребывания императорской семьи в нашей стране вообще. Король будет признателен, если Вы проконсультируетесь с премьер-министром, поскольку, как понимает Его Величество, по данному вопросу русским правительством еще не принято определенного решения».

Бальфур дал ответ 2 апреля. Терпеливо рассказав об обмене телеграммами с Петроградом, на основании которого было принято правительственное решение, он заключил свое письмо такими словами:

«Министры Его Величества вполне представляют себе трудности, на которые Вы ссылаетесь в Вашем письме, однако не считают, что сейчас возможно, если только ситуация не изменится, отказаться от посланного приглашения, и следовательно, надеются, что король будет придерживаться первоначального приглашения, посланного по совету министров Его Величества».

К отповеди министра иностранных дел Стамфордхэм отнесся весьма холодно. «Его Величество будет считать вопрос урегулированным, — писал он, — если только русское правительство не примет по данному вопросу какое-либо новое решение». Неохотного согласия Стамфордхэма хватило всего на сорок восемь часов. 5 апреля из Форин оффис королю переслали телеграмму от Бьюкенена с просьбой разрешить приезд в Лондон двух кузенов царя. В ответ Стамфордхэм написал сэру Эрику Драммонду, личному секретарю Бальфура:

«Выражая исключительно личное мнение, я полагаю, что следует заново рассмотреть вопрос о прибытии в Англию российских императора и императрицы, а также о прибытии великих князей Георгия и Михаила. Для короля это будет тяжелым испытанием и вызовет в обществе много толков, если не отрицательную реакцию».

Спустя двадцать четыре часа за этим предупредительным выстрелом последовал залп из тяжелых орудий, направленный уже на самого министра иностранных дел. Получив у суверена все необходимые полномочия, Стамфордхэм написал Бальфуру:

«С каждым днем короля все больше беспокоит вопрос о приезде в нашу страну императора и императрицы.

Его Величество получает письма от представителей всех классов общества, известных и неизвестных ему лично, говорящие о том, как широко обсуждается эта проблема не только в клубах, но и среди рабочих, а лейбористы — члены палаты общин высказываются против данного предложения.

Вы читаете Король Георг V
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату