Но со стороны кровати Алексея Степановича послышалось поскрипывание и 'муж… объ-елся груш', и вслед за этим выросла его округлая фигура. Стоя на кровати, он пошарил по стене рукой и, нащупав выключатель, щёлкнул им. Свет погас, и вслед за этим снова послышалось, на этот раз умиротворённое:
– Муж… объ-елся груш…
Звук падающего на постель тяжёлого тела, поскрипывание, а затем тоненький храп, похожий, скорее, на поросячье повизгивание, возвестили о том, что важная государственная персона изволила, наконец, почивать.
– Всё, успокоился, – сказал Аполлон.
Милочка, не видевшая всего происходящего, дрожала под одеялом, боясь разоблачения.
– Да не дрожи ты, как разварник Генца, – подбодрил её Аполлон, – его теперь из пушки не разбудишь.
– Уснул? – глухо прошептала Милочка из-под одеяла.
– Вылезай, не бойся, тут темно, как у негра в жопе, – сказал Аполлон, откидывая с её лица одеяло.
– Тише, – попросила Милочка шёпотом, – дай послушать.
В наступившей тишине слышалось тихое поросячье повизгивание.
– Спит, – удовлетворённо констатировала Милочка и, страстно обхватив Аполлона за шею, зашептала: – Обними меня, Аполлоша.
Аполлон выполнил её просьбу, будучи в мыслях, однако, совсем далеко от этой процедуры. Нужно было как-то предупредить Никиту Николаевича о вынужденном изменении в расстановке сил… то бишь, задниц. Хотя, до особого сигнала 'марш' ничего особо и не грозит.
Милочка тем временем, подогретая возможностью совершить грехопадение в присутствии приятеля её мужа – когда ещё выпадет такая возможность, – опять принялась за своё.
– Аполлоша, – шептала она, стаскивая с этого самого Аполлоши штаны вместе с трусами, – Аполлоша, мальчик мой… Снимем с тебя штанишки…
– Подожди, Милочка, – шептал Аполлон, пытаясь высвободиться из её объятий, – подожди, я ещё не готов…
Но Милочка опутала его руками и ногами по рукам и ногам, как осьминог, и уже и слушать ничего не хотела.
– Сейчас будешь готов, – прошептала она, – о, мой сладенький…
Аполлон почувствовал, как под воздействием искусно проведенного стимулирования его Иванушка- дурачок встал, кажется, помимо воли хозяина, и уже тыкался своей глупой башкой в жёсткие пружины на лобке Людмилы Николаевны. Ещё через мгновение он скрылся в просторном, укромном убежище, радушно его принявшем.
Людмила Николаевна в трезвом состоянии, оказывается, могла очень искусно управлять своими внутренними мышцами. Аполлонов балбес отнюдь не оказался разочарованным, что оказался там, где оказался. Набегавшие одна за другой волны упругой плоти нежно мяли становящееся с каждым разом всё более чувствительным его крепкое мускулистое тело.
'Вот это то, что называется пизда с зубами', – вспомнил Аполлон слышанные от мужиков на заводе байки. В глубине души у него защекотало, подкатило к горлу, ещё выше, ещё, и он… да-да, чихнул.
В тот же миг в его мозгу промелькнула мысль, что он совершает нечто непоправимое, какое-то страшное преступление. Он рванулся, но Милочка крепко держала его в своих объятиях. Да и уже было поздно – Аполлон услышал, как тихонько скрипнула дверь, увидел, как мелькнула по полу полоска света, и всё снова погрузилось в полный мрак и относительную тишину.
От двери послышалось поскрипывание кровати. Поросячий визг стих, потом, через некоторое время, опять послышался, с каким-то новым оттенком умиротворённости. Ещё через некоторое время к нему примешалось сначала сосредоточенно-натужное, а затем удовлетворённое пыхтение.
'Свершилось, – подумал Аполлон, слушая размеренное поскрипывание кровати у двери,- 'Троянский конь' внедрился… только не в Трою, а в Илион (второе название Трои), – и ему как-то сразу стало спокойней. Чему бывать, как сказал кто-то из великих, тому не миновать. Теперь он мог всецело отдаться во власть неутомимой Людмилы Николаевны. Так он и сделал.
Милочка превзошла все ожидания. Почувствовав от партнёра отдачу, она просто вышла из себя. Кончилось тем, что, искусав и исцарапав Аполлона с головы до ног, вблизи финишной черты она, задыхаясь, попросила:
– Сделай мне… больно… Аполлоша…
Аполлон сначала растерялся, а потом, выполняя святую просьбу женщины, впился зубами в первое, что подвернулось ему в темноте. Это оказалось ухо Милочки, которая со сладким стоном затрепетала под Аполлоном так, что, казалось, вот-вот развалится кровать.
Удовлетворённая Людмила Николаевна обмякла, продолжая, тем не менее, держать Аполлона в объятиях.
От двери по-прежнему слышалось размеренное поскрипывание, сопровождаемое довольным повизгиванием и ещё более довольным сопением. 'Хорошо же он его обрабатывает, – подумал Аполлон. – Его счастье, что Илион в бесчувственном состоянии… А вообще, пожалуй, и к лучшему, что произошла эта случайная подмена Трои на Илион. Её темперамента он бы не выдержал…'
– Как противно он храпит, – послышался тихий шёпот Милочки, – как свинья, – брезгливо определила она.
В это время сопение на кровати Алексея Степановича усилилось. Слышно было, как натужно скрипит казённая кровать и постукивает спинкой о тумбочку.
– Ворочается, как слон, – прокомментировала Милочка.
И тут наступила тишина.
Аполлон, дабы заглушить все, могущие возникнуть, посторонние звуки, уткнулся губами в ухо Милочки и зашептал:
– Ты прелесть, Милочка… Ты просто чудо…
Он не жалел комплиментов – надо сказать, заслуженных – своей благодарной партнёрше, с напряжением прислушиваясь, как Никита Николаевич ощупью перемещается по комнате к своей кровати, задевая стулья. 'Мавр сделал своё дело, мавр может уходить'. Наконец скрипнула его кровать, и всё стихло. Даже поросячье повизгивание прекратилось.
'Ты смотри, как он его убаюкал. Похоже, и сам сразу убаюкался'. Аполлон послушал ещё немного и прошептал:
– Милочка, нам пора. Скоро вернётся мой шеф.
– Аполлоша, как не хочется уходить, – прошептала она, сладко потягиваясь. – Обними меня ещё, мой мальчик… Та-а-ак… Ещё крепче…
– Всё, хватит… Ничего не поделаешь, пора.
Он проводил её до двери, выглянул в коридор.
– Никого нет. Вперёд.
Перед тем как выскользнуть за дверь, Милочка чмокнула его и прошептала:
– Ты бесподобен, Аполлоша…
Притворив за ней дверь, Аполлон облегчённо вздохнул. Продвигаясь мимо кровати шефа, он тихонько позвал:
– Никита Николаевич… Никита Николаевич…
В ответ послышалось негромкое сладкое посапывание. Удовлетворённый 'Троянский конь' уснул как убитый.
Незадолго до рассвета Аполлон разбудил шефа:
– Никита Николаевич, подъём! Нам пора ехать.
– Что, уже? – спросонья пробурчал директор, садясь на кровати и поскрёбывая себя под мышками. – Чего свет не включишь?
– Алексей Степанович только что лёг. Разбудим ещё.
– Он же собирался не раньше девяти…
– Значит, пораньше управился.
