– Да-да, – рассеянно согласился Никита Николаевич. – Надо было бы проститься… Ну да ладно, – бубнил он, впотьмах натягивая одежду.
Уже в машине, окончательно проснувшись, Никита Николаевич поблагодарил Аполлона:
– Ну спасибо тебе, Аполлон. Я такого удовольствия, как вчера, давно не получал… Ты представляешь, какая у неё маленькая – можно подумать, что целка… Вот и поди их разбери, этих баб… Я даже сам ей трусы снял, – с гордостью похвастался он.
– Я ж вам говорил, Никита Николаевич, что женщина – пальчики оближите.
– Да-а-а, – мечтательно протянул Никита Николаевич. – А как она стонала!
Аполлон отвернулся, чтобы не расхохотаться, глядя на его просветлённо-одухотворённое лицо.
– А ты чего там стонал на своей кровати? – спросил с подковыркой директор.
– Да вы её так обрабатывали, что я не удержался – подрочил.
Никита Николаевич хмыкнул с довольным видом, и неожиданно забеспокоился.
– Ты это… Я там у ней… того… Гандон у меня сполз, оказывается, – промямлил он, надеясь, как видно, получить какой-то успокаивающий ответ.
'Этого ещё только не хватало! – подумал Аполлон, но не стал портить шефу праздничного настроения. – Может, обойдётся…'
– Да не беспокойтесь вы, Никита Николаевич. Я его вытащил, – сказал он.
– Ну, спасибо тебе, – обрадовался директор. – Я же знал, что с тобой не пропадёшь.
Машина ехала по улицам города, где рассвет уже начинал потихоньку поглощать пожелтевший свет фонарей. Никита Николаевич задумчиво смотрел сквозь лобовое стекло, время от времени мечтательно- восхищённо роняя:
– Какая женщина! Какая женщина!
Глава XXXIX
Агент Гномик, получив задание уточнить обстоятельства спасения тракториста из Синели, не очень-то горел желанием, после того, что с ним произошло в прошлое посещение этого населённого пункта, вновь в него наведаться. Однако приказы не обсуждаются. Особенно в таких организациях как ЦРУ.
Делать было нечего, и Гномик, облачившись в одеяние корреспондентки Сидоровой, как и было предписано свыше, вновь посетил Синель, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не попасться на глаза этому противному Аполлону и дураку Пете.
Слава богу, выяснять всё пришлось не в посёлке спиртзавода, а в самой Синели. Гномик без труда вошёл в контакт с этим самым спасённым трактористом Иваном Тарахтелкиным и выяснил, что в тот злополучный для него день он пришёл свататься к своей любимой женщине, а у неё, оказывается, появился некто другой. Кто именно, несчастный влюблённый до сих пор так и не знает. Ну, он с горя напился, хотя вообще в рот этого зелья не берёт, поехал на тракторе, и перевернулся в жижу. Спас его какой-то Американец, которого он не сумел хорошо рассмотреть по причине того, что тот был с ног до головы в бычьем дерьме.
Гномик знал, что Американец – это прозвище этого вездесущего Аполлона Иванова, о котором и шла речь в заметке, и с которым он уже имел честь не очень удачно познакомиться, и с которым теперь не имел ни малейшего желания встречаться. Поэтому он предпочёл встретиться с возлюбленной тракториста Тарахтелкина Клавой, благо, та тоже жила в Синели.
У простодушной Клавы с помощью своих обычных журналистских приёмов он без особых усилий выудил, что та по уши влюбилась в супермужчину Аполлона со спиртзавода. Таким образом, цепь опять замыкалась всё на том же Аполлоне Иванове.
Все эти разыскивания Гномик подробным образом сообщил в своём очередном донесении в Лэнгли, дописав от себя примечание, что прослеживается любопытная закономерность: этот Аполлон Иванов сам организовывает всякие гнусные штучки, чтобы потом совершать подвиги по их устранению либо преодолению, и получать таким образом медали и любовь и всеобщую признательность народа. Это примечание весьма порадовало шефа, который воскликнул, прочитав его:
– Гнусные штучки… Это то, что надо! Парфенон! В изначальном состоянии.
Отправив своё сообщение в Лэнгли, Гномик тут же получил новое задание – проследить за совещанием руководящих работников ликёроводочной промышленности в Дебрянске, и немедленно сообщить о сколь либо значительных событиях, связанных с ним, если таковые будут иметь место.
Каково же было удивление Гномика, как всегда переодетого в корреспондентку Сидорову, когда в день совещания, крутясь возле здания Дворца профсоюзов, он увидел, как из подъехавшего 'Уазика' вышел… Аполлон Иванов. Это уже был какой-то рок! Иванов, правда, вскоре уехал, и Гномик-Сидорова благополучно смог поприсутствовать на конференции. Сделал кое-какие пометки, касающиеся объёмов выработки стратегически важного сырья, которые, впрочем, на следующий день были обнародованы во всех газетах. И хотя больше ничего, заслуживающего внимания, не предвиделось, добросовестно досидел до конца совещания.
На следующий день утром, уже собираясь отправить практически 'пустое' сообщение в Центр, он решил, больше для очистки совести, наведаться в гостиницу 'Советская', где остановились участники совещания.
С утра в холле было оживлённо – участники конференции один за другим покидали гостиницу.
Гномик-Сидорова остановился неподалёку от стойки администратора, сделав вид, что внимательно изучает висящий на стене план эвакуации постояльцев на случай пожара.
Ликёроводочники по одному и компаниями сдавали ключи от номеров дежурной и исчезали за дверью.
По лестнице спустилась старушка-уборщица с возбуждённо-озабоченным видом, и с ведром и шваброй в руках. Она подошла к администраторше и, оглядевшись по сторонам и увидев рядом молодую женщину, равнодушно разглядывающую план эвакуации, заговорщически зашептала так, чтобы было слышно незнакомке. Уж так устроены женщины – ну если не узнает о потрясшем их секрете как можно больше народу, то просто места себе не найдут.
– Надюша, что ж такое творится-то?.. Захожу я, значит, убирать в двести восьмой, а там… господи, – старушка поставила ведро, прислонила швабру к стойке и сокрушённо покачала головой, обхватив её руками, -…это что ж за развратники там устроились-то?
– Сейчас посмотрю, – сказала администраторша, листая книгу учёта клиентов. – Та-ак, двести восьмой… двести восьмой… вот… Ты что-то перепутала, Савельевна. Там живут заместитель министра пищевой промышленности из Москвы, директор Синельского спиртзавода и его шофёр. Я их видела, знаю – уважаемые, хорошие люди…
– Да что ж это тогда творится, – ещё больше засокрушалась уборщица, – если директорА с министрами этим занимаются…
– Да чем этим-то? – спросила администраторша, непонимающе глядя на неё. – Что ты, Савельевна, выдумываешь?
– Да что ж это я, по-твоему, на старости лет выдумывать буду? – возмутилась Савельевна. – Что мне, делать больше нечего?.. Ой-ёй-ёй-ёй-ёй! Что творится-то…
– Да что ты там могла такое увидеть? Может, ты номер перепутала?
– Да я ж специально, когда выходила, ещё раз посмотрела. Не каждый день же такое видишь… Двести восьмой… Это ж надо! Срамотища-то какая… ДиректорА… министры…
Гномик, как только услышал 'Синельский спиртзавод', сразу напряг всё внимание, подавшись ближе к стойке и вслушиваясь в каждое слово уборщицы.
– Захожу я, значит, а он лежит, – начала, наконец, излагать подробности Савельевна, покосившись на любительницу противопожарных схем, и нарочито увеличив громкость, – на кровати… Со-о-овсем голый, кверху задницей… Ой, срамотища-то! А в заднице… этот-то… как его… плезир… призёр… гандон, одним
