надеемся, что эта жажда раздавать автографы вернет его память. Вы ведь проводите его? Он помещен в изолированную палату, но, знаете, наверное, выскользнул, когда я принесла рождественские подарки, обычно мы держим дверь закрытой… нет, не подумайте, он не опасен! Но, — тут она понизила голос до шепота. — Понимаете, он может быть опасен сам себе, храни его господь… он ведь не знает кто он, видите ли, заблудится и не отыщет дорогу обратно… хорошо, что вы пришли навестить его.
— Эээ… — промычал Рон, бросая безнадежный взгляд вверх по лестнице. — Вообще-то мы просто… эээ…
Но Целительница смотрела на него с такой надеждой, что невнятное окончание фразы «шли попить чайку» кануло в Лету. Они беспомощно переглянулись и потащились по коридору вслед за Локхартом и Целительницей.
— Только давайте не долго, — прошептал Рон.
Целительница указала палочкой на дверь палаты с надписью «Янус Тики» и пробормотала: Алохомора. Дверь распахнулась, и она прошла внутрь, все еще крепко держа под руку Гилдероя. Усадив его в кресло возле кровати, она обернулась к Гарри, Рону, Джинни и Гермионе:
— Это палата для неизлечимых пациентов, — сообщила она, понизив голос. — Знаете, тех у кого устойчивые повреждения от заклятий. Конечно, с интенсивными лечебными зельями, заклинаниями и капелькой удачи, мы можем добиться некоторых положительных изменений. Гилдерой, кажется, уже начал возвращаться в себя, и еще у нас есть значительные улучшения у мистера Боуда, к нему вроде бы, уже начала возвращаться речь, хотя он еще не говорит ни на одном языке, но уже их отличает. Ну, я должна закончить раздавать подарки, а вы оставайтесь поболтать.
Гарри оглянулся. Палата на самом деле казалась постоянным домом для проживающих в ней пациентов. Места их обитания казались более персонифицированными, чем палата мистера Уизли. Например, на стене над головой Гилдероя были развешаны плакаты с его изображением, причем все широко улыбались и махали руками. Некоторые из них были собственноручно им подписаны детскими печатными буквами. Усаженный Целительницей на стул, Гилдерой достал свежую пачку фотографий, сжал перо и принялся лихорадочно их подписывать.
— Можете разложить их в конверты, — сказал он, бросая подписанные фотографии на колени Джинни. — Я не забыт, знаете, отнюдь, не забыт, я все еще получаю множество замечательных писем от моих поклонниц…Глэйдис Пескарик пишет мне еженедельно… интересно почему… — он на секунду остановился, погрузившись в размышления, но затем с утроенной энергией принялся ставить свои автографы. — Наверное, я просто очень милый….
На соседней кровати, уставившись в потолок лежал волшебник с землистым цветом лица, и бормотал что-то себе под нос, казалось, он совершенно не соображал, где находится. Через две кровати от него находилась женщина, чья голова была целиком покрыта мехом; Гарри вспомнил, как нечто похожее произошло несколько лет назад и с Гермионой, но, в отличие от этого увечья, в ее случае все обошлось достаточно легко. В самом дальнем углу палаты вокруг двух кроватей были задернуты цветастые занавеси, что придавало их обитателям и посетителям некоторую уединенность.
— А вот и Агнес, — просияла Целительница, обращаясь к женщине с меховым лицом. Она протянула ей маленький сверток с рождественским подарком. — Не забыла? Твой сын прислал сову с запиской, что придет навестить тебя сегодня вечером. Это замечательно, правда?
Агнес несколько раз громко гавкнула.
— Гляди-ка, Бродерик, тебе прислали растение и миленький календарь с разными забавными гиппогрифами на каждый месяц. От этого стало немного веселее, так ведь? — сказала Целительница суетливому бормочущему человеку, ставя на тумбочку возле его кровати уродливое растение с длинными извивающимися усиками, и прилаживая календарь на стену. — И…о, миссис Лонгботтом, вы уже уходите?
Голова Гарри резко дернулась. Занавесь, скрывающая две кровати в самом дальнем углу палаты отодвинулась и выпустила двух посетителей, осторожно пробирающихся между кроватями: внушительную старую ведьму, одетую в длинное зеленое платье, побитый молью лисий воротник и шляпу, в которой безошибочно угадывались очертания стервятника, а позади нее, совершенно несчастный топал — Невилл.
Внезапно до Гарри дошло, кого именно скрывает занавес. Он заозирался по сторонам, в поисках того, что могло бы отвлечь его спутников и позволить Невиллу незамеченным покинуть палату, но Рон, уже оглянувшийся на звук знакомой фамилии «Лонгботом», прежде, чем Гарри успел остановить его, заорал:
— Невилл!
Невилл подскочил и весь сжался, словно защищаясь от пули, чуть его не задевшей.
— Это мы, Невилл! — просиял Рон, вскакивая на ноги. — Ты видел…? Здесь Локхарт! А ты кого навещал?
— Это твои друзья, Невилл, душка? — любезно осведомилась бабушка Невилла.
Невилл выглядел так, словно мечтал оказаться в любой точке земного шара, лишь бы подальше отсюда Его щеки залил багровый румянец, а глаза старались смотреть куда угодно, только не на друзей.
— Ах да, — произнесла его бабушка, внимательно разглядывая Гарри, и протянув ему сморщенную, как птичья лапка, руку для приветствия. — Да, да, конечно же, я знаю тебя. Невилл очень высоко о тебе отзывался.
— Эээ… спасибо, — ответил Гарри, пожимая ей руку.
Невилл смотрел не на него, а в пол, все больше багровея лицом.
— А вы двое, наверняка, Уизли, — продолжила миссис Лонгботтом, царственно протягивая руку Рону и Джинни. — Да, я знаю ваших родителей… не слишком хорошо, конечно…но они хорошие люди, очень хорошие люди… а ты, должно быть, Гермиона Грэйнжер?
Гермиону поразило, что миссис Лонгботтом знает и ее имя тоже, однако она мужественно пожала ей руку.
— Да, Невилл рассказывал мне о тебе. Ты ведь помогла ему выбраться из нескольких затруднительных положений, так ведь? Он хороший мальчик, — добавила она, бросив суровый взгляд на Невилла. — Но, боюсь, что у него нет талантов его отца, — она дернула головой в сторону кроватей за занавесью, и стервятник на ее шляпе беспокойно заколыхался.
— Что? — пораженно воскликнул Рон. (Гарри хотел было наступить ему на ногу, но такие вещи гораздо труднее сделать незаметно, когда на тебе надеты джинсы, а не мантия). — В том углу твой папа, Невилл?
— Как это понимать? — резко спросила миссис Лонгботтом. — Ты не рассказывал друзьям о своих родителях, Невилл?
Невилл тяжело вздохнул, взглянул на потолок и отрицательно покачал головой. Гарри не мог припомнить чтобы когда-нибудь жалел кого-нибудь так же сильно, как сейчас Невилла, но помочь ему выбраться из этой ситуации казалось совершенно невозможным.
— Здесь нечего стыдится! — сердито воскликнула миссис Лонгботтом. — Ты должен гордится, Невилл, гордится! Они бы не отдали свое здоровье и рассудок, если б знали, что их сын будет их стыдиться!
— Я не стыжусь, — выдавил слабым голосом Невилл, все еще глядя куда угодно, только не на Гарри и остальных.
Рон даже поднялся на цыпочки, чтобы разглядеть обитателей тех двух кроватей.
— Что ж, ты нашел довольно странный способ выразить это! — произнесла миссис Лонгботтом. — Мой сын и его жена, — высокомерно произнесла она, повернувшись к Гарри, Рону, Гермионе и Джинни. — Были замучены до потери рассудка последователями Сами-Знаете-Кого.
Гермиона и Джинни одновременно закрыли рты ладонями. Рон прекратил выворачивать шею в надежде увидеть родителей Невилла и выглядел ужасно подавленным.
— Они были Аврорами, очень уважаемыми людьми в волшебном сообществе, — продолжила миссис Лонгботтом. — Очень одаренная была пара. Я… да, Алиса, дорогая, что такое?
Пошатываясь, к ним неуверенно подошла мать Невилла в ночной сорочке. У нее больше не было того пухлого, радостного лица, которое Гарри запомнил по старой фотографии первого Ордена Феникса. Теперь
